В татарской столице (ч.25)

     О том, что И.А. был недоволен тем, как мы слишком мягко, по его мнению, журили в своей книге И.Т. Курцина, О.С. мне рассказывал. Так что я-то понял ситуацию сразу.
     Буквально пару предложений об Иване Терентьевиче Курцине (1907 – 1976), которого я видел и слышал. Потрясающая внешность, не уступающая таковой звездам мирового кино, играющих героев-любовников. Изысканная речь, не уступающая витиеватым выступлениям монархов на дипломатических приемах. Непоколебимая вера в незыблемость основ кортико-висцеральной теории К.М. Быкова – И.Т. Курцина для объяснения нормальных и патологических процессов в медицине. Когда его спросили, как увязать роль гастрина в патогенезе язвенной болезни с кортико-висцеральной теорией, И.Т. Курцин невозмутимо ответил, что – он абсолютно уверен – скоро будет доказана секреция гастрина НЕРВНЫМИ ОКОНЧАНИЯМИ в желудке. Добавлю от себя: это называется СЛЕПОЙ верой.
     Ах, мы ведь о Радбиле! Призванный на фронт сразу же по окончании института, О.С. после заболевания почками (нефритом?) работал не подолгу в различных местах, пока не осел на длительное время в Институте питания АМН СССР. Сравните узкий контингент больных в гастроэнтерологическом отделении этого института и широкий – в той же железнодорожной больнице – и вы поймете, что опыт терапевта, приобретенный О.С. в институте питания, был далеко не выигрышным. В институте питания практически не диагностировали (сам факт направления на диетическое лечение исключал неясность диагноза), 100% больных были больными с заболеваниями желудочно-кишечного тракта, медикаментозное лечение максимально ограничивалось. Диссертационные работы О.С. («Гиповитаминоз А при некоторых внутренних заболеваниях» – кандидатская и особенно докторская – «Клиническое течение язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки при сочетании ее с другими заболеваниями») никак не способствовали повышению его квалификации как врача-терапевта. 
     Не могу вспомнить, чтобы О.С. решил какую-либо диагностическую или лечебную проблему. Возможно, где-то в другом месте, но в железнодорожной больнице – нет. А консультировал он, как я уже указывал, везде, без разбору – лишь бы хорошо платили. Не забуду, как он настойчиво просил меня сходить на консультацию в психиатрическую больницу, так как ему надо было в этот день быть в другом месте (положим, в спецбольнице). Я ответил, что мне хватает терапевтических пациентов с нормальной психикой. О.С. не обиделся, а пытался все-таки меня убедить, назвав сумму, которую получил Л.В. Дановский, когда однажды замещал О.С. в психбольнице (Л.В. в этот день почему-то на кафедре не было). Это я – к тому, где и на консультации каких больных О.С. мог набраться лечебно-диагностического опыта. Я еще не раз, наверное, возвращусь к его (и моей) консультационной работе, но, дабы не забыть, опишу один случай. 
     Каждый сотрудник кафедры принимал в больнице пациентов по просьбе начальства, друзей, знакомых, нужных людей и пр. Конечно, смотрели (консультировали) они больных и на дому (кого – не знаю, на «общественных началах» или за вознаграждение — не ведаю). Повторяю: консультировал я постоянно, чаще вечерами, потому что все свои научные работы я обрабатывал, статьи и книги писал – в больнице. Дома для этого не было никаких условий. Стандартная квартира из двух комнатушек, общей полезной площадью 32 кв. метра. Двое (с 1968 г.) детей и почти постоянно проживающая с нами теща, дабы жена могла работать. В очереди на телефон, замечу, я «простоял» все шестнадцать казанских лет – так его и не дождался.
     Конечно, мне и в голову не приходило смотреть больных у себя дома (что практиковал О. С.), но я и не посещал больных на дому. Даже если мог бы без зазрения совести, так как состоял с этими лицами в дружеских отношениях. Я не хотел создавать прецедент. А.А. Агафонов когда-то попросил меня кого-то посмотреть на дому – я отказался. А.А. не поверил моим объяснениям и несколько позже, разительно изменив голос и картавя, позвонил мне, представившись неким Раппопортом. Этот «Раппопорт» обещал мне золотые горы, если я проконсультирую на дому кого-то из его семьи. Но с незнакомыми лицами я был особо упрямым. 
     Вы мне можете снова не верить, но до сих пор меня мучает совесть из-за того, что я отказывался посетить больных на дому. Они ведь просили о помощи! Не сомневаюсь, многие просящие думали, что я набиваю себе цену. Нет. Повторяю: не хотел создавать прецедент. Однако до сих пор помню, что отказал Л.И. Кринкину, просившему за директора Дома медицинского работника. Конечно, эта весьма пожилая женщина, проработавшая в известном всем медикам заведении десятки лет, заслуживала особого отношения к ней. Но я ее не знал – и знакомиться с ней при посещении ее на дому не хотел: о моем визите НА ДОМ узнали бы многие. Времени для подобной деятельности у меня, в это-то вы можете поверить, не было.
     Несколько раз я посетил все же больных на дому. Но это были особые случаи. Например, среди моей клиентуры были артисты: много лет – ведущая актриса драматического Театра им. В.И. Качалова Лидия Семеновна Шмидт, солистка Театра оперы и балета им. М. Джалиля Анна Семеновна Фадеичева, артисты Театра юного зрителя и пр. (Красивую и молодую А.С. сопровождал при первом визите ее муж Дмитрий Олегович – бывший цирковой силовой актер, а в ту пору директор гастролирующей цирковой труппы. Скрутил сильными пальцами на моих глазах вместе два толстых крупных гвоздя и подарил мне сию композицию (как предупреждение, что будет со мной, если превышу «полномочия»?).)  
     Л.С. Шмидт – уже меченную паркинсонизмом, приводил в больницу муж (адвокат). И когда он мне позвонил, попросив прийти к Л.С., умирающей от злокачественной опухоли (не имеющей связи с ее терапевтическими и неврологическими страданиями), я не смог ему отказать. Конечно, был я и в театре при прощании с Л.С. Остались подаренные мне фотографии ее молодой, очень красивой в различных ролях. А со своей второй женой бывший муж Л.С. пришел ко мне, как обычно, в больницу.
     Был я на дому с тем же А.А. Агафоновым у его дяди Андрея – фотографа-художника, много раз лежавшего в нашем отделении. Но это был скорее больше дружеский, чем врачебный визит. Кстати, дружеские визиты к пациентам меня тоже не прельщали – я просто не знал, как себя у этих известных людей вести. Был у меня ряд лет один пациент – Сергей Григорьевич Вялков из Зеленодольска, с тамошней военной верфи, снабжавшей морфлот быстроходными катерами. Лауреат Ленинской премии, как указывалось в направлении на консультацию в нашу клинику. Был он относительно молод (до 50 лет), рыбачил на Волге с собственного плавсредства и т.п. Сколько ни приглашал – так я и не собрался.
     Вспомнил еще, что в приказном порядке (от парткома) посетил на дому бывшего сотрудника ГИДУВа доцента Добрускина. На какой кафедре он ранее работал – не знаю, но видел его до того не раз на торжественных собраниях, чаще – в президиуме. Этот весьма тучный пожилой ГИДУВец имел какие-то особые партийные заслуги, отсюда – направление меня к нему на дом. Не оказалось ничего серьезного – просто гриппозное состояние. 
     О.С., наверное, не раз со своей неразборчивостью в консультациях попадал в неприятные ситуации. В одну из них я «влипся» вместо него. Позвонил ему неизвестный мужчина, попросил посмотреть больную мать. Как они договорились – не знаю. Когда на следующий день заботливый сын явился в кабинет О.С., дабы привезти профессора на машине к себе домой, О.С., наконец, сообразил, что «дал маху». Молодой парень – явно не из богатых, с внешностью и одежкой подсобного рабочего – очень надеялся на волшебство известного в Казани специалиста. А О.С. молил Всевышнего помочь ему выкарабкаться из безысходной ситуации. Позвал меня. Объяснил молодому человеку, что его самого неожиданно просят срочно приехать куда-то. Дал – в первый и в последний раз в жизни – мне самые высшие оценки. Просил молодого человека (не меня, конечно) его извинить. 

Соломон ВАЙНШТЕЙН.
(Продолжение следует.)