Преступления (глава из мемуаров "Вот и все… я пишу вам с вокзала") (ч.8)

     Слава богу, КГБ в то время не крышевал бизнес, а занимался своим делом всерьез, это в 60-е народ окрестил его «конторой глубокого бурения». Сегодня к ФСБ это выражение не относится, так никто не говорит, потому что глубоко не бурят, хотя пора давно. К сожалению, они стоят на защите капиталов и личных интересов. Среди бывших чекистов нынче много банкиров, крупных бизнесменов и просто миллионеров.
     Наверное, вы догадались, что самая большая беда выпала на долю местных жителей казахов – им запретили косить камыш, и народ, потерявший скот, потянулся из родных мест, от могил предков в города, проклиная в который раз Хрущева. Вот тогда и в Казахстане даже среди казахов начал образовываться люмпен-пролетариат.
     Камыш для будущего комбината начали заготавливать одновременно со стройкой. Собрали огромные, словно гигантские дирижабли, ангары из легкого серебристого алюминия, в них я уже тогда видел нечто космическое, враждебное Земле. Количество ангаров постоянно наращивали, и скоро они с трех сторон опоясывали стройку. Камыш – не древесина, его нужно очень много.
     Чем закончилась хрущевская затея? Комбинат пустили досрочно, но Хрущева уже позорно выкинули из власти. Проработал комбинат почти год, цеха работали с перебоями из-за нехватки сырья, и уже через три месяца после пуска стали приходить составы с древесиной в чурках, дрова везли из Сибири. Весной в регион привезли невиданные в мире речные комбайны, косившие камыш и упаковывавшие его сразу в тюки. Ангары снова начали быстро заполняться, да и дрова стали поступать чаще и в большем объеме. Но случилась беда. В июне, когда уже стояла жара за сорок градусов, ночью ангары почти одновременно вспыхнули, и начался невиданный пожар, о котором вспоминали лет двадцать. Пламя пожара, говорят, было видно из Джусалы и Казалинска. Пожар перекинулся и на склады для дров, а затем и завод потонул в море огня.
     Сгорело все подчистую, не обошлось и без жертв. Комбинат восстановлению не подлежал. Народ не очень сожалел, даже обрадовался, из-за скошенного камыша берега быстро заболачивались, и комарья развелось невиданно, невозможно было приоткрыть окно ни днем, ни ночью. Почти экологическая катастрофа. Ходили слухи, что бумажный комбинат спалили шпионы, что вполне могло быть правдой, бутылки бензина и одной спички достаточно, сухой камыш горит – не остановишь. Некоторые утверждали, что подпалил кто-то из местных, кому пришлось сняться с родовых мест проживания. Понятно, громко эту тему не обсуждали.
     Очередная авантюра Н. Хрущева закончилась очередной большой бедой и громадными финансовыми потерями для страны. Думаю, что кроме меня и рассказать об этой дурацкой затее Хрущева уже некому, потому и поведал вам, какие «умные» были у нас государи.
     Но вернемся назад, в дом на улице генерала Узакова, где жил мой приятель Равиль Нагаев. Во второй свой визит на тихую улочку я остался на ночь, потому что у моего друга в самом дальнем углу двора-сада имелась своя банька. После бани, в которой мы парились не меньше двух часов, мама Равиля Рауза-апай приготовила нам большой мясной татарский пирог с куриным бульоном, а чуть позже Равиль со своим старшим братом Шамилем затеяли шашлыки из бараньей печени и из сырдарьинского сома – объедение, рекомендую.
     А потом до полуночи мы еще сидели на открытой веранде первого этажа за медным самоваром, шумевшим на тлеющем саксауле из мангала. И вот тогда, в ту ночь, я понял, почувствовал величайшую строку Афанасия Фета: «…Луной был полон сад». Всю последующую жизнь, перечитывая строки великого лирика Фета, я всегда вспоминаю семью Нагаевых, теперь никого из них уже нет. А луна по-прежнему, уже не по-фетовски, заливает одичавший, запущенный сад постаревшего, покосившегося от времени дома.
     Но вернемся на открытую веранду радушного дома, в сад, освещенный луною, которую воспели и Хафиз, и Саади, и Омар Хайям. Время перешагнуло за полночь, ушли от затихшего самовара бабушка, Рауза-апа и даже Шамиль, которому надо было рано вставать, а мы с Равилем все говорили и говорили – считай, почти год не виделись. Оставшись одни, я вдруг вспомнил свой прошлогодний визит к ним, белую «Волгу», его соседа в шелковой пижаме, и спросил:
     – Скажи мне, пожалуйста, а кто твой сосед, наверное, важная шишка, если разъезжает на новой модели «Волги», мне он очень понравился?
     – Да, мой сосед Яков Семенович – голова, он нам всем во дворе нравится, мы его между собой называем – Брокгауз и Ефрон.
     – Почему?
     – Ходячая энциклопедия, знает ответы на все вопросы жизни и истории, мы у него справляемся по любому поводу, и он никому не отказывает. У него, единственного в нашем доме, телефон, и мы всегда ходим к нему звонить, он в коридоре параллельный аппарат специально для нашего удобства поставил.
     – У него телефон, белая «Волга», чем же занимается ваш Брокгауз-Ефрон? Я в первый раз подумал, что он ученый или писатель, – прервал я своего товарища.
     – Почти угадал: пишет он много, но он не писатель, – видя мой искренний интерес, Равиль сказал, – наверное, о Якове Семеновиче надо начать издалека. В войну его детский дом в Одессе эвакуировали в Наманган, тогда он учился в шестом классе. После школы он, круглый отличник, медалист, поступил в Ташкентский университет и тоже закончил его с красным дипломом. Не знаю, какой он закончил факультет, но точно гуманитарный. Там же он проходил и очную аспирантуру, стал кандидатом наук и до сих пор работает в университете на какой-то кафедре. Короче, университетский преподаватель, полиглот, знает четыре языка, у него в библиотеке много книг на иностранных языках.
     – А какими трудами заполнены четыре стены его кабинета во дворе? – прервал я еще раз друга.
     – Вот это и для меня много лет было тайной, но однажды, когда я учился в институте, подвернулся удобный случай – уезжая с семьей в отпуск, он всегда оставлял ключи мне или Шамилю от своего почтового ящика, чтобы мы выбирали для него корреспонденцию каждый день. Ты, наверное, видел у наших ворот его огромный, сделанный по заказу из прочного дюраля почтовый ящик с прорезью для больших бандеролей. Вот тогда я и спросил у него: «Яков Семенович, а кем вы работаете? Вам почти каждый день приходят по две-три заказные бандероли, и вы сами ежедневно отправляете бандероли в разные адреса?» Якова Семеновича не смутил мой вопрос, он, как всегда любезно, ответил: «У меня, дорогой Равиль, редчайшая профессия, я известный эксперт по научным диссертациям, и в моей оценке нуждаются организации, занимающиеся присвоением научных званий и степеней. Три дня в неделю я читаю курс лекций в нашем университете, но моя работа, как эксперта, доставляет мне больше интереса и удовольствия.  Читая каждый день новые научные труды, обогащаешься знаниями, хотя… встречается всякая ересь, невежество, некомпетентность! Ставить перед такими трудами заслон – моя задача», – закончил сосед.
     – Эксперт, значит, – сказал я задумчиво и собрался задать уточняющий вопрос, но Равиль меня опередил.
     – В эксперта я верил еще год, но потом, когда из всех областей Узбекистана и близлежащих городов Казахстана стали приезжать к нам во двор «Волги» с солидными людьми, всегда с почтением разговаривавшие с Яковом Семеновичем, я понял, что мой сосед – не эксперт, а сам пишет для тех, у кого есть деньги, диссертации. По адресам бандеролей, которые раз в год, в его отсутствие я вынимал и хранил до его приезда, я понял, что он знал в разных концах страны таких же экспертов, как он сам, и они обменивались имеющимися у них диссертациями на сотни тем.  Вот и вся арифметика, наверное, там еще много своих тонкостей, например, расчеты за предоставленные услуги коллегам, но это меня уже не интересовало. Когда пишешь докторские диссертации для влиятельных людей, решается вопрос и с телефоном, и с «Волгой», – закончил мой друг.
     Ташкент моего времени – активный, динамично развивающийся город. Людей, с деловой хваткой я встречал много, приезжали энергичные люди из Тбилиси, Баку, Еревана, Одессы, Днепропетровска. Теневая экономика, производившая дефицитную продукцию, вносила заметный вклад в благополучие жизни в тех краях. Кто сомневается, прочитайте роман «Пешие прогулки», на сегодня с 1988 года он вышел 24 раза тиражом три миллиона и переводился на многие языки. Меня считают знатоком-экспертом теневой экономики.
     Роман позволил мне познакомиться со многими лидерами подпольного бизнеса тех лет, цеховиками, артельщиками. В массе своей они были образованными людьми, театралами, имели известные в Ташкенте библиотеки, собирали живопись. Многие из них после романа «Пешие прогулки» искали встречи со мной.

     Рауль МИР-ХАЙДАРОВ.
     (Продолжение следует.)