Бла, бла, бла, Шмелев

     Речь о договоре, равенстве отношений, разные аспекты которого давно представили в своих трудах академики Индус Тагиров, Рафаэль Хакимов, доктор Дамир Исхаков и др. Но нет, не читает их Шмелев, и ни к чему они, какие-то там теории. Хотя на самом-то деле против них, скажем это в полный наш голос, этих истинных лидеров татарской интеллектуальной мысли, мало что в состоянии возразить даже самые именитые киты-имперцы, окопавшиеся в недрах ни одного из авторитетных во всех других отношениях научных центров наших столиц. И еще один камень преткновения, вечно встревающий в отношения двух наших столиц. Это смешение двух, различных по своему смыслу понятий – неважно, сознательно делается это или нет. Одно из них – национальные отношения, другое – национальный вопрос. И напрасно тратит свое немалое время Шмелев, пытаясь своими силами развязать этот двойной узел. А между тем подход к нему давно обозначен – нужно развести эти проблемы, отделить одну от другой. Такое решение давно предложил смело независимый – и потому одинаково неудобный,– что для сановитой Москвы, что для номенклатурной Казани,– вечный поборник истины Фандас Сафиуллин.  
      Откройте вежды, господа хорошие! Сколь можно не видеть очевидное, что давно расписано на страницах наших газет, в том числе и «Звезды Поволжья» тоже. Узрите хотя бы частицу того, что великим сердцем своим смогли почувствовать великие духовидцы ваши – они, конечно, и наши тоже – Пушкин, Куприн, Толстой, ставший Горьким Алексей Пешков. Ни одну страницу своих сочинений посвятили они изображению татарского человека как равного себе по достоинству и в мирной жизни своей, и, что уж скрывать-то, на поле бранной сечи нередко сводившей их друг с другом (Александр Пушкин). А вконец изъеденный туберкулезной палочкой, сведшей его в могилу, терпеливейший среди всех собратий своих А.П. Чехов увидел родственный себе свет человечности на самом краю российской земли, Сахалине, похвалив там сына безвестного каторжанина, татарского мальчика семи лет. Так и хочется сказать словами высокого штиля. О, росс неутомимый, что сталось с тобою?! Какие только испытания не были уготованы тебе волей Провидения на протяжении долгих веков твоей истории. Ты сплошь усеял своими костьми бранное поле в не тобой затеянной схватке, но спас Европу от проникшей в нее и уже совсем было закабалившей ее чумной заразы. Усатый иноплеменник-вампир, возглавивший клику лакейски-трусливых насельников Кремля, не одно десятилетие жадно высасывал из тебя всю твою кровь, оставляя одни лишь обглоданные кости. Рассеянные по необъятным, неизмеримым твоим просторам, будь то знойно-пустынная степь, никогда не истаиваемая до конца, болотная мерзлота или самая кромка Ледовитого океана, они часто так и остались лежать там, на земле, на добычу всякой нечисти, забытые, неотмоленные. Ибо велика земля твоя от моря и до моря, ставшая сплошным кладбищем для несчастных страдальцев твоих. Но ты выстоял, поднялся и с высоты недосягаемой лазури, куда всегда был устремлен твой духовный взор, в лице своего оставшегося вечно юным посланника воочию увидел свою израненную, но и трагически прекрасную, зеленую планету Земля. Ты явил миру великих сынов своих, выдающихся мыслителей, ученых, художников, поэтов, гимнопевцев-державников и молитвенников чистого духа. И все они несли свою бесценную частицу, крупинку своего золотого сердца, в твое неизмеримое достояние – сокровищницу твоего дивно прекрасного русского слова! Но что стало с тобою теперь? Как ты обессилел, как захирел, опустился, если за тебя стал говорить один только не ведающий себя Шмелев! Но милостив Всевышний, если только мы сможем напрячь наши вероисповеднические усилия, преодолеем, даст Бог, и эту напасть, были времена куда хлеще.
      Но вернемся к адресату шмелевской полемики. Это такой же, как и он сам, вечно непотопляемо-живучий обыватель из татар, с которым он, буквально в каждой из своих статей, коих и сосчитать трудно, снова и снова вступает в бой, торжествуя свою очередную победу. Что же касается проблемы языка, которую он затрагивает, то невольно приходит на ум давний и опять-таки имперский эпизод. Чиновник колониальной службы ведет разговор с прибывшим к нему шефом из метрополии. На вопрос, как идут здесь дела, он отвечает: «Темный народ, знаете ли, эти аборигены, невежественный. Двадцать лет покупаю газеты все у одного киоскера. Можете представить – ни слова тебе по-английски. Не может выучить»! Чопорный великобританец-аристократ и наш соотечественник, чуждый спеси, конечно же, исконный демократ Шмелев – ну совершенно неразличимы, они прямо «один в один», как говорит теперь изобретающий все новые забавы вечно танцующий эфир. Как же все-таки оказалась возможной такая перекличка? Если задуматься, то ничего необычного, что не было бы присуще тайне человеческой психики, в данном случае вроде бы и нет. И рецидив имперского мышления, предающего забвению интересы других, «неимперских» народов, присущ не одному только Шмелеву. Дух его нередко витает в коридорах даже самых высоких столичных инстанций. Там он, конечно, звучит в своем не явном, не артикулированном и все-таки достаточно прозрачном, узнаваемом виде, что так умело смог прокомментировать в одной из своих совсем недавних колонок редактора наш Рашит Ракипович. И только лишь один Шмелев, не сознавая того, проговаривает его открыто. А чего стоит тот кощунственный замах, что он делает в отношении татарского народа? Или же ярлык «двуличия», который он так беззастенчиво приклеивает к едва ли не половине обитателей земли. Линия, к которой, в отличие от Шмелева, собственно и восходит татарский народ. Неискренность, коварное двуличие, видите ли, черта, которая, цитирую, «так часто используется в практике Востока»!? («ЗП» N34.) «Да и мифы о толерантности татар, – продолжает он свои обманные наветы, – очень часто разбиваются о действительность». И это из круга тех самых лозунгов, которые он то и дело так громогласно декларирует – «Давайте жить равноправно»! («Звезда Поволжья» N25.) А как быть в таком случае с другим-то его заявлением? А именно – что у него чуть ли не весь семейный интернационал! И где это его дети-то могли подобрать себе столь необычную, не похожую на остальных своих соплеменников, толерантно настроенную пару из татар, чтобы скрепить с нею свой совместный и, судя по всему, вполне благополучный семейный союз? Такого рода разяще несовместимых противоречий, то явной хулы, то слов высокой осанны, дифирамбов в честь дружбы, то нетерпимости в отношении татарского человека, отказе ему в чувстве толерантности – набором этих несуразностей начинены буквально все толстенные статьи нашего автора. Не успел я начать разговор на эту тему, как тут же последовала реакция моего оппонента. Ведь то была едва ли треть моей статьи. И мысль ее? Естественно? не получила своего завершения. И вот уже в номере газеты с начальной частью моего выступления он прямо с порога начал изливать на меня весь свой немалый сарказм. Такой вот, что называется, упреждающе партизанский ход. Это невольно вынуждает меня вернуться к тому, что уже было сказано выше. Главный мой тезис, который я только и пытался обосновать, обратившись к рассмотренным здесь текстам. Это прямо режущая зрение и слух какафония, не сходящаяся воедино, как бы он ни старался это осуществить – двойственность, двусоставность, которая присуща мышлению Шмелева. С одной стороны, он человек достойный и даже весьма похвальный по своим внутренним, лично-человеческим качествам (см. начало моей статьи). С другой стороны, в его отношении к татарскому фактору в нем начинает все более превалировать все тот же неодолимый имперский ген, который уж никак не может быть для меня привлекательным. И последнее его выступление, вопреки желанию самого Шмелева, дает мне в руки лишь все новые доказательства в пользу моей мысли. Начинает он, ясно что – с выигрышной в его глазах издевки в мой адрес и моего имени, которое я, как и он свое, несу как данность, с которой уж никак нельзя не считаться. Что ж, здесь он проявил массу изобретательности, разыгрывая на все лады один и тот же именной мотив. А что дальше-то? Да ничего! Весь запас наличных сил оказался истрачен. На негатив, на иронию и осмеяние. А позитив? Где анализ, обнаруживающий уязвимость, неприемлемость одной и правоту другой, то бишь, собственной, шмелевской позиции? Их нет и в помине – одни только эмоции возмущенного самолюбия. И все-таки заканчивает он весьма примечательной сентенцией – «Бог навстречу». Что, конечно, опять-таки свидетельствует об его самых высоких духовно-человеческих побуждениях, ибо что же может быть выше Бога-то, навстречу которому идет Шмелев. И снова напрашивается вопрос. И не потому лишь только и обдал тебя своим веянием неизреченный божественный свет, чтобы ты, как вечный молитвенник в ночи, был неизменно обращен к его благодати, трудился над совершенствованием богоданных тебе сил, а не предавался осудительному искусу – чувству обуявшей тебя гордыни. Но нет же! В прельщении ума своего Шмелев убежден, что он-то и являет собою тот самый, что ни на есть сияюще-спасительный лик, который один несет благоденствие и мир, а все остальные – лишь черные демоны, искусители, враги: «Я продолжу бороться за мир между нашими народами, как бы ни препятствовали этому Октябри и прочие русофобы» («Звезда Поволжья» N37). Вот так, ничтоже сумняшеся, как судили ранее пращуры самого же Шмелева. Прямо черным по белому. Внахлест. И никаких тебе доводов. Ни одного тебе словечка, взятого из статьи, которую он отвергает. Но зато делает обширнейшую выписку из декларации некоего Кыпчак-кумана аж из шести пунктов, вытащенную им из того же Интернета. И как же блистательно, как рыцарски неотразимо выглядит он, образованнейший наш сегодняшний полемист, в сравнении со своим соперником, диким кочевником из эпохи, ушедшей в небытие уже не менее тринадцати столетий назад. Впрочем, до иронии ли, когда речь идет о вопросах, которые прямо касаются нашего сегодняшнего бытия и которые пытается решить в своих статьях Шмелев. Но ни одна из них, говоря по совести, не выдерживает никакой сколь-нибудь серьезной критики. Ни с точки зрения строгой науки, которая не получила в них хотя бы даже отдаленного отражения. Ни требований логики, стиля здесь не усмотришь, ни соблюдения норм даже простой человеческой этики. Ну просто шедевр, эти самые опусы! И еще один, уже самый последний штрих к проступающему здесь изображению нашего автора. Это спор, который он ведет на предмет своей самодостаточности. «Предвижу массу оскорблений в свой адрес, что, дескать, у Шмелева мозги не в порядке. Сразу замечу, – возражает он своим интернет-хулителям, – это не так, по своей адекватности и уму могу посоперничать с любым автором или комментатором» – «Давайте жить равноправно» («ЗП» N25). Странное это заглавие. Можно жить дружно, делить вместе и радости, и горе, выражать сочувствие и т.д. Но «жить равноправно», в особенности с миллиардером-то? Боюсь – здесь что-то не так, как и в вопросе о самой адекватности, в особенности, если приходится ее еще и доказывать, да к тому же это многостранное бла, бла, бла, что неизъяснимо как стало.
 

Октябрь КАДЫРОВ,
профессор.