Серпилин

     В этом году исполняется 100-летие со дня рождения Константина Михайловича Симонова, военного корреспондента, поэта, драматурга, прозаика, ставшего всенародно известным поэтом после опубликованного в январе 1942 г. стихотворения «Жди меня», в котором поэт сумел угадать самое главное и тем помочь людям в самую трудную минуту.
     За Могилев 25-летний военный корреспондент «Известий» прибыл к пятому дню войны. Наши войска, отступая, оставляют Минск, выходят из окружений, на дорогах беженцы, в небе самолеты противника, в тыл отступающих пробиваются немецкие танки, неразбериха, путаница. В шести километрах от Могилева на пути немцев оказалась 172-я дивизия, которой командовал М.Т. Романов. Корреспонденты «Известий» Павел Трошкин и Константин Симонов прибыли ночью в расположение 388-го стрелкового полка этой дивизии под командованием Семена Федоровича Кутепова, в ком Симонов увидел человека умного, храброго, стойкого. Только что полк выдержал четырнадцатичасовой бой с противником и подбил 39 фашистских танков. Корреспонденты «Известий» пробыли в полку сутки и привезли в Москву бесценную информацию. 20 июля 1941 г. в газете «Известия» на всю газетную полосу появился снимок-панорама Буйнического поля под Могилевом с подбитыми немецкими танками, снятыми фотокорреспондентом П. Трошкиным, и первый репортаж К. Симонова с войны. Кутепов и все, кто был рядом с ним, остаться в живых не могли. Симонов пишет: «В моей памяти Кутепов – человек, который, останься он жив там, под Могилевом, был бы способен на очень многое». На шестом километре Могилев-Бобруйск на площадке установлен дикий камень-памятник, на валуне просеченное факсимиле Константина Симонова, с тыльной стороны камня литая доска с надписью: «…Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах». В самом Могилеве улица полковника Кутепова на городской площади пересекает улицу писателя Симонова.
     Не случайно главным героем всемирно известной трилогии «Живые и мертвые» К. Симонов делает комбрига Серпилина, прообразом которого стал полковник Кутепов, геройски погибший со своим полком. В романе комбриг Серпилин с остатками дивизии выходит после боев из окружения, участвует во главе дивизии в Сталинградской эпопее, а в 1944 г., будучи командармом, освобождает Могилев, посещает места боев летом 1941 г. и погибает при наступлении на Минск. Фото-корреспондента Мишку Вайнштейна, посланного в Москву, смертельно ранит немецкий мотоциклист, и он, собрав последние силы, засветит пленку со снимками подбитых немецких танков, порвет в клочья переданные ему письма, обрывки которых понесутся по пыльной дороге под колеса немецких грузовиков и танков. Военный корреспондент Синцов останется в полку Серпилина, выйдет с ним из окружения, пройдет через неимоверные трудности и испытания, станет профессиональным военным – командиром батальона, а после очередного ранения и возвращения в строй станет адъютантом Серпилина, свидетелем смертельного ранения командарма осколком снаряда.
     К. Симонов, будучи военным корреспондентом уже «Красной Звезды», побывал во время войны на многих фронтах, встречался со многими командирами и военачальниками, поэтому так глубоко и правдиво раскрывает в своих произведениях их образы. В образ Серпилина он вложил черты не только полковника Кутепова, но и многих известных ему военачальников.
     Про главного героя своей трилогии «Живые и мертвые» К. Симонов пишет так: «Он происходил из семьи сельского фельдшера, отец его был русский, а мать – касимовская татарка, сбежавшая из дома и крестившаяся, чтобы выйти замуж за его отца. Глухие мещерские леса, там провел свое детство Серпилин и оттуда, повторяя путь отца, 18-летним парнем уехал учиться в фельдшерскую школу в Рязань. Служил в германскую и Гражданскую войну, служил, командуя полком и дивизиями, служил учась и читал лекции в академии.
     Однако Симонов не ограничивается этим и на протяжении всего романа много раз возвращается к татарским корням героя. Серпилин неоднократно вспоминает затаенное, нежное, счастливое детство со своей матерью и горечь утраты матери, которую убил бык, когда она выбежала спасать сына. «Сутки промучилась, бредила по-татарски, никто не понимал, только я один». Близости с отцом у Серпилина никогда не было. «Он был человеком грубым и веселым… Когда взял мать, заставил ее креститься, как умел, защищал ее от пересудов… Мать ни разу не ударил. Когда умерла, тосковал и пил, не прошло года – женился, о матери больше в доме не вспоминали. Молодая жена «за глаза и в глаза звала пасынка татарином, потому что хотела отделить его этим названием от себя и от своих трех дочерей. Но он и без этого чувствовал свою чуждость в новой семье»… и уехал в Рязань в фельдшерскую школу.
     Далее: «Из-за гибели матери детство было заслонено чем-то печальным и черным… От детства осталась лишь память о матери как о навеки добром начале да острое чутье ко всякой несправедливости, а вся остальная натура была заквашена позже, на германской и Гражданской войнах».
     Серпилин, угадав в одном из бойцов по фамилии и выговору татарина, заговаривает с ним по-татарски и снова вспоминает мать, с которой он последний раз говорил по-татарски много лет назад.
     Перед гибелью Серпилин, «не так уж любивший слушать песни и сам никогда ничего не певший, вдруг там, на переднем сиденье, замурлыкал себе под нос что-то тягучее, странное, с незнакомыми словами. Сначала тихонько напевал, а потом обернулся и с непохожей на него виноватой улыбкой сказал: «От тишины, что ли, вспомнил нашу татарскую колыбельную, которую мать в детстве пела. Всю не знаю, а два куплета вспомнил». Вот это и было предчувствие смерти, подумал Синцов.
     Один критик, выступая на читательской конференции по трилогии «Живые и мертвые» с хвалебной речью, в которой особо отмечал прекрасный образ русского полководца Серпилина, всячески делал упор на этом определении – «русский». Этот пассаж Симонов пропустить не мог и заявил: «Наверное, лучше было бы говорить о Серпилине – советский полководец. Ну а если следовать вашей логике, то уважая точность, на худой конец надо было сказать – русско-татарский полководец, мать-то у него была татаркой» (из воспоминаний Л. Лазарева). Мы не знаем, предлагали ли Симонову убрать татарские корни Серпилина, но, я думаю, он бы на это не пошел. В угоду конъюнктуре и пожеланиям сверху некоторые писатели убирали иногда из своих произведений даже незначительных героев-татар. Так, мне пришлось читать произведение «Повесть о суровом друге» в двух редакциях, в одной совершенно убран персонаж-татарчонок, распевающий татарские песни. Известный татарский писатель убрал из книги о Джалиле упоминание о человеке, который принес экземпляр произведений Джалиля в Союз писателей Татарии еще в 1946 г., был арестован и умер в тюрьме.
     С. Капутикян вспоминает, что Симонов занимался национальными литературами серьезно и вдумчиво, и, может, поэтому каждому из националов казалось, что Симонов связан с его литературой, его республикой. Симонов был похож на армянина, и ему приходилось часто, улыбаясь, выслушивать сынов Армении в том, что они с Симоновым соотечественники. Симонов заявлял: «Все равно не стану армянином, но Армению люблю».
     М. Карим вспоминает, что на улице Стамбула Симонова окликнули: «Эй Осман-бей! Салам!» – приняв за своего. Многие находили в нем сходство с Назимом Хикметом – не только по внешнему облику.
     Азиз Несин вспоминает, что в одну из встреч К. Симонов сказал, что у него в роду по линии матери были тюрки, на что А. Несин пошутил, что теперь понятно, почему он так симпатичен и близок турецкому читателю. Татарскому читателю произведения Симонова также симпатичны и близки.
     В августе 1979 года М. Карим навестил Симонова в больничной палате в Москве. Симонов обдумывал планы на будущее: «Вот выкачают из легких жидкость… потом приступлю. Пока дышать трудно». Через две недели он сгорел, и пепел его, по его завещанию, был развеян на могилевской земле.

Р. ЕНГАЛЫЧЕВ,
инженер.

На снимке: Константин Симонов.