Монархия и поэзия

     Чуть ли не признаком хорошего тона у части художественной интеллигенции, которой кажется, что свое счастье мы утеряли в 1917 году вместе с романовской династией, стал своеобразный монархический культ. Цари, разумеется, были разные. Но почему-то кумирами избираются самодержцы, которые нанесли наибольший урон народам России и ее соседям. Кинорежиссер Никита Михалков лично воплощает образ Александра III, ярого контрреформатора. Поклонники называют царя «миротворцем», хотя его генералы 4 года приколачивали Среднюю Азию к России. Этот царь известен признанием, что «сам рад, когда бьют евреев», он фактически запретил украинский язык, резко ограничил число детей низших сословий, обучающихся в гимназиях, а также провозгласил тезис, что «кухаркиным детям не место в университетах».
     Другой художник - Илья Глазунов в книге «Россия распятая» восторгается «великим Николаем I, при котором Россия, оказывается, вступила «в новую... эру... православия, самодержавия и народности, непримиримой борьбы с силами мирового зла». Не смущает неомонархиста то, что Николай I вошел в историю как жандарм Европы, заливший кровью Польшу и Венгрию (что аукается нам и сегодня), на треть века задержал отмену крепостного права, что обернулось для России катастрофой в Крымской войне. Никакие коленопреклонения и бития челом перед царями не опровергнут то, что подлинное величие страны создавалось не самодержцами; величие России - в ее мощном интеллектуальном потенциале, в ее культуре, в литературе, без которой немыслима современная цивилизация.
     В свое время в изданной по случаю пушкинского юбилея книге «Сатанинские зигзаги Пушкина» ее автор А. Мадорский утверждал, что «выше народа, выше просвещенного общества ценил самодержавную власть друг царя Николая I поэт Пушкин», расписывая благотворную роль в творческой и жизненной судьбе поэта его «дружбы» с царем. Вспомним действительные, а не вымышленные факты. До самой смерти поэт «по высочайшему его императорского величества повелению» находился под негласным надзором полиции, едва не закончившимся судом над ним. Царь не гнушался читать вскрытые письма Пушкина к жене и делать ему выговоры по поводу их содержания. Поэт с горькой иронией предупреждает жену: «Будь осторожна... вероятно, и твои письма читают: этого требует государственная безопасность». Поэт был «невыездным». На просьбу разрешить путешествие во Францию или Италию царь отвечает, что это «слишком расстроит ваши денежные дела», на просьбу зачислить в состав российского посольство в Китае - «нет места». Невозможно даже представить, сколько потеряла российская и мировая культура из-за того, что царь сделал Пушкина узником.
     А чего стоит пожалование звания камер-юнкера (оно давалось обычно восемнадцатилетним юнцам), почти тридцатипятилетнему поэту, вполне осознававшему, что его призвание быть «небом избранным певцом». Пушкин писал жене: «Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно поступать так, как им угодно... Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже (даже. - Авт.) у Господа Бога». Николай I установил для его произведений двойную (обычную и царскую), а для некоторых и четверную цензуру (вдобавок еще церковную и военную). Многие его произведения не были разрешены к печати лично Николаем I. Царь, видимо, полагал, что быть самодержцем - значит быть умнее любого своего подданного (незыблемый российский принцип «Я начальник - ты дурак…»), иметь возможность нести любой вздор - вроде рекомендации переделать «Бориса Годунова» наподобие романов и повестей Вальтера Скотта. Царь (в котором, по словам Пушкина, было «больше от прапорщика, чем от Петра Великого») не стеснялся делать замечания по стилистике создателю русского литературного языка. Так выковывалась цепь, которая удушила поэта. Глубоко прав Александр Блок: «Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха». Историк П. Милюков писал о роли царя в трагической гибели поэта: «Это было, в сущности, единственное лицо, которое могло бы предупредить развязку, если бы хотело. Но Николай ничего этого не сделал».
     А вы можете представить творчество Пушкина оборвавшимся 14 декабря 1825 года, то есть без основных его произведений? А ведь это было вполне возможно. Накануне восстания декабристов Пушкин, находясь в Михайловском, решает тайно навестить своих друзей в Петербурге. 13 декабря он приехал бы на квартиру Рылеева, где обсуждались планы завтрашнего восстания. Позднее на вопрос Николая I, с кем он был бы 14 декабря, Пушкин ответил: с друзьями. Рисуя портреты пяти повешенных декабристов, он приписал: «И я бы мог...» Этого не случилось. Пушкину, собиравшемуся в Петербург, дважды перебежал дорогу заяц. Поэт был суеверен и отказался от поездки. Заслуги зайца-беляка перед русской культурой велики и неоспоримы. Если памятники царям «раскалывают» общество, то памятник зайцу, обеспечившему еще 11 лет творческой жизни гения, ни у кого не вызвал возражения. Одним словом, кесарю - кесарево, зайцу - зайцево.
     Возможно, сенат искренне преподнес Николаю I титул «незабвенный». Возможно, был искренен николаевский министр посвящения С.С. Уваров, который выговаривал относительно печатания некролога о Пушкине следующее: «Писать стишки - не значит... проходить великое поприще. Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?». Время все и всех расставляет на свои места. Анна Ахматова в «Слове о Пушкине» показала, как императорская Россия превратилась в поэтическую: «Вся эпоха... стала называться пушкинской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки салонов, кавалерственные дамы, члены высочайшего двора, министры, аншефы и не-аншефы постепенно стали именоваться пушкинскими современниками... В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны навсегда. Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин или здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно».               
     Английский философ и антрополог Э. Геллер утверждает, что национальное государство создается его четким, историко-литературным образом. Шотландия, например, своим существованием в значительной степени обязана Вальтеру Скотту и Роберту Бернсу. Эту роль для русского народа сыграл Пушкин. Двухвековой юбилей показал, что Пушкин и как поэт, и как человек не знает равных себе в истории. Это высочайшая национальная духовная ценность русского народа. Говорить о Пушнине - значит говорить о России, ее исторических судьбах, о ее прошлом, настоящем и будущем.
     Отметим и то, что только в XIX веке было положено на музыку более двухсот шестидесяти произведений Пушкина (а всего более трехсот пятидесяти). К стихотворению «Не пой, красавица, при мне...», несмотря на то что оно до сих пор живет прежде всего с музыкой Глинки, созданной в 1838 году, обращались многие другие композиторы (свыше двадцати, среди них Балакирев, Римский-Корсаков, Рахманинов, Н. Рубинштейн, Ипполитов-Иванов). Стихотворение «Певец», широко известное с музыкой Чайковского, переложили на музыку более двадцати композиторов  XIX века.
     Идеологические рупоры сегодняшних «скупых рыцарей» весьма своеобразно объясняют неудачу реформаторских экспериментов над народом. Оказывается, «менталитет у нас такой - российская интеллигенция привыкла сочувствовать обиженным и угнетенным, а также бандитам и революционерам, которые претендовали на выражение народных интересов. Родоначальником традиции можно считать Пушкина, с большой симпатией изобразившего в «Капитанской дочке», несмотря на описанные там же зверства, «борцов за свободу народов». Нынешние реформаторы полагают, что дело будет сделано, если удастся изменить психологию народа. Надо, видимо, переписать роман Пушкина «Дубровский» и сделать положительным героем деспота Троекурова, а сына затравленного им соседа Владимира Дубровского изобразить заурядным рэкетиром, которого настигает справедливая кара, предусмотренная указом президента по борьбе с бандитизмом и  другими формами организованной преступности. Правда, пришлось бы переписать и всю великую русскую литературу, изменить ее гуманистическую направленность на противоположную. Будем надеяться: никому не удастся переписать Пушкина, вытравить из народного сознания великие идеи гуманизма, социальной справедливости,
     Пушкин едва ли не первым уловил то, что множество народов, проживающих в России, не просто соседи, а, несмотря на расовые, религиозные и другие различия, составляют единую общность - российский народ, представители российской цивилизации. Он был убежден, что его будут понимать и признавать как своего не только «гордый внук славян», а все народы России: «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, и назовет меня всяк сущий в ней язык» (народ. - Авт.). Пушкин первым осознал себя не просто русским («эхо русского народа»), а всероссийским поэтом. Сто двадцать лет спустя прозвучали замечательные стихи Мустая Карима «не русский, но россиянин». На наш взгляд вполне очевидна перекличка с Пушкиным, Мы обречены историей, географией, экономикой быть россиянами. Иного, как говорится, не дано.
     Когда-то Петр I «прорубил» стране окно в Европу. Для многих народов России окном в мировую и российскую культуру стал русский язык, к которому они приобщаются прежде всего через Пушкина. С самого детства мы попадаем в светлое, в жизнеутверждающее общество поэта, и счастлив тот, кому удалось остаться в нем на всю жизнь. Как сказал Булат Окуджава:

   Былое нельзя ворошить,
   и печалиться не о чем,
   у каждой эпохи, свои
   подрастают леса...
   А все-таки жаль, что нельзя
   с Александром Сергеичем
   поужинать, в «Яр» заскочить
   хоть на четверть часа.

     Октябрь ВАЛИТОВ,
профессор,
доктор философских наук,
кандидат исторических наук.
Уфа.

     На снимке: Николай I.