Бикчантаев (ч.3)
Продолжаем печатать выдержки с творческой встречи главного режиссера Театра им. Камала Фарита Бикчантаева в Центре «Смена»:
Бикчантаев: Нас засунули в коробку, есть уличные театры, есть подвальные, убирают четвертую стену, меняется пространство постановки. Все время что-то происходит. Потом обратно вернутся в коробку, потом опять как греческий театр будем ставить. Есть цикличность в развитии театра. Мне кажется, вопрос «что» для театра более или менее понятен, но есть вопрос «как». Но эти вопросы стоят одновременно. Для меня важно – актеры должны понять «что». А «как» делают они. Мое дело «что». Если я сразу начну «как», тогда будет черт его знает что. Театр есть форма творчества. Творчество режиссера, к счастью или нет, строится на взаимоотношении с людьми. Я могу их на-прав-лять. У Фоссе такая драматургия, там, наоборот, пока ты не выстроишь «как», не выстроишь форму, не появляется «что». Я долго подбираюсь к Кул Гали «Сказание о Йусуфе («Кыйсса-и Йосыф»). Неоднократно пробовал начинать, и бросали, отступали. Там вертикальный текст – как это сделать? Как сохранить четверостишие, заканчивающееся единым звуком? У нас три вопроса: «кто виноват?», «что делать?», «быть или не быть?».
Вопрос из зала: В последнее время есть некий тренд, когда форма начинает превалировать над содержанием. Форма даже вытесняет содержание. Новые сценические средства, мультимедийные средства. Не делает ли это однообразным весь театральный процесс?
Бикчантаев: Увлечение формой в театре всегда было. Таиров, Мейерхольд. Была «таировщина», «мейерхольдовщина». Очень редко гармоничное сочетание формы и содержания. До сих пор все восхищаются черным квадратом Малевича. Как он шел, от содержания или от формы? В письмах Ван-Гог все время пишет: «Я нашел цвет». Это форма или содержание, до сих пор не понимаю. Почему художники убрали перспективу или почему появилась перспектива? Я не думаю, что увлечение формой – какая-то трагедия.
Реплика из зала: Форма и содержание – как тело и душа.
Бикчантаев: Это я понимаю, но иногда я внутри молод, а у меня уже что-то не то. Слова Чехова я понимаю, но он рано ушел, в 44 года, ему хорошо.
Вопрос из зала: Нет ли у вас желания создать музей театра в Казани?
Бикчантаев: Желание есть. Но он еще только в виде содержания, формы там еще нет. Он еще закрыт. Он напротив Камаловского театра. Еще даже вывески нет. Но это музей татарского театрального искусства. Конечно, есть идея создать общий театральный музей Казани. Но у нас там располагался Восточный клуб, там выступала первая татарская театральная труппа «Сайяр», она была приглашена Тукаем. В музее будут представлены все татарские театры – альметьевский, мензелинский, челнинский и др.
Вопрос из зала: За рубежом вас как воспринимают? Думаю, мало кто понимает, что вы татарский театр, вас, наверное, воспринимают именно российским театром.
Бикчентаев: Кроме Лондона у нас пока гастролей зарубежных не было. Есть фестивальная деятельность. Гастроли в Лондоне состоялись благодаря Равилю Бухараеву. Он нашел импрессарио, нашли площадку, была пресса, и мы звучали как национальный театр. А на фестивалях, что поделаешь, написано Россия-Татарстан. Спрашивают, это Казахстан? Нет, говорим, Татарстан. Это где, спрашивают. Говорим, недалеко от Москвы, 800 километров. Говорят, далеко. Говоришь, садишься на поезд вечером, утром в Казани. Говорят, долго. У китайцев хорошая традиция. Там после спектакля зрители остаются и общаются с актерами. Мы рассказываем откуда.
Вопрос из зала: О конкурсе татарской пьесы расскажите?
Бикчантаев: Нам татарские драматурги присылают свои новые опусы. Картина не очень обнадеживающая. Как всегда, хорошего мало. Есть проблемы с новыми текстами, это естественно. Это во всем мире так. Один-два драматурга.
Вопрос из зала: Мало пьес о Казани.
Бикчантаев: Не знаю, что говорить о Казани. Вот «Банкрот» говорит о Казани.
Вопрос из зала: Не чувствуете ли вы, как меняется поколение зрителей?
Бикчантаев: Чувствую. «Ходжа Насретдин» первый день завалился, потому что сидели чиновники, второй день актеры завалили. На третий день что-то стало цепляться. На четвертый что-то начало вырисовываться. Мы каждый раз отслеживаем, сколько зрителей уходит после первого действия. Все меньше и меньше с «Ходжи» уходит. Молодежь – у нас большие надежды на интернет-общение молодых зрителей. Одно время у нас активно работали на малой сцене молодые татарские поэты. Студенты, которые обучаются в стенах театра, привлекают определенный контингент. Очень хочется, чтобы появились разные татарские театры со своей позицией. Мы даем площадку. Но мы своих актеров пока не можем обеспечить работой. Рашид Загидуллин у нас ставил спектакли. С Туфаном Имамутдиновым мы общаемся, у нас намечен совместный проект. Если инициатива исходит от кого-то, я готов ее поддержать, но если инициативы нет – зачем мне это надо? Туфан пришел ко мне, мы приняли интересные решения. Но вот смена поколений – теряется иногда что-то важное. Мордовский театр уже играет на русском языке. Мы в начале встречи говорили о Марийском театре. В стране у нас как-то очень все не так. Мы теряем народы, мы теряем разность, мы теряем особенности, мы теряем самое ценное, что у нас есть. К сожалению, театр, искусство не может ничего изменить. Оно может к чему-то примкнуть. Искусство ничего не меняет, особенно государственную политику. Если в государственной политике не поставлен национальный вопрос, что тут сделаешь? Я начал волноваться. Вы видели, что в Йошкар-Оле на набережной построено? Зачем вот это? Постройте лучше пять детских больниц. Это же уникальное экологически чистое место, марийские леса. Туда же со всего мира будут ездить лечиться. Мне рассказали, зачем построили это. Правда или неправда, не знаю. Якобы у главы республики были проблемы со здоровьем и ему батюшка сказал: построй 17 церквей и у тебя все пройдет. (Бурный смех в зале.) Это смешно, но это больно видеть. Что там марийский театр, кому он нужен, этот театр, кому нужен марийский язык, зачем? Но ни в коем случае нельзя замыкаться. С одной стороны, нужно быть национальным театром, но одновременно нужно участвовать в российском театральном процессе. Мы же видим, когда культуры замыкаются, они сами себя начинают съедать, просто умирают. Это сложный вопрос. Наш Союз писателей РТ вышел из состава Союза писателей России – хорошо это или плохо? Невозможно жить в отрыве, что поделать, мы не отдельное государство. А почему так необходимо входить в ЮНЕСКО? Это здорово, а казалось бы, на фиг нам ЮНЕСКО, у нас своя свадьба. Поэтому национальный театр не может быть только национальным и ставить только свое.
Вопрос из зала: Русскую современную пьесу будете ставить?
Бикчантаев: К нам приезжали в театр четыре российских режиссера и делали эскизы по современной российской драматургии. Приезжали драматурги Пулинович, Батурина, Кивелях. Они нашли свою нишу, им там хорошо. Я, честно говоря, не совсем понимаю, что такое экспериментальный театр, и очень хочу, чтобы это у нас в Казани появилось. Театр «Акт» пытается этим заниматься активно. Я как-то попал во Франции в театр Пикассо, переходишь из зала в зал и видишь, как он шел, это целый путь. Чтобы подойти к кубизму, нужно идти. Театр – это такая штука: музыкант долго учится, должен каждый день играть. Танцор долго работает, каждый день оттачивает мастерство. В театральной профессии все проще. Актер ничего не должен уметь. Он должен выйти и естественно сказать, что хочет режиссер.
Вопрос из зала: Вы хотите сказать, что в актерской профессии нет ремесла?
Бикчантаев: К сожалению, ремесла у актера нет. А какое ремесло? Покажите мне одного актера, который дома сидит и репетирует. Мы про драматического актера говорим, а тем более про национального драматического актера. Чем занимается актер в свободное время? Ничего не делает, имеющего отношение к профессии. Есть роль, он придет, репетирует, нет роли, будет сидеть, ругать, говорить: мне ничего не дают. Все. Ремесла нет. Если долго не показываться зрителю, он теряет магнетизм, а ремесла нет. Кончается учеба, и он ничего не делает, уверяю вас. А должен делать. Ремесла элементарно нет. Странно живет российский актер. Целый день в домашних тапочках курит в туалете. Что он там делает, я не понимаю. Я понимаю, он думает. Поймите, я это говорю от большой любви к актеру. В Венгрии есть закон о театре, нам нужен свой закон о театре. Закон о театре мобилизует всех театральных деятелей. Актер – утром на весы, должен быть в форме по контракту. В Москве сейчас невозможно репетировать. Туминас вешается. Они все с телефонами. Извините, мне нужно бежать, съемка. В Венгрии по контракту актеру говорят сразу, какие роли он будет играть в следующем сезоне. Взаимные брачные обязательства. Люди искусства – богема, посидеть, покурить, выпить, поболтать, потусоваться. Советская система, в Европе этого давно нет.
Рашит АХМЕТОВ.