Язык родной и красивый

     Занимаясь одним проектом, вынужден был коснуться вопроса о положении национальных языков в нескольких этнических федерациях: Бельгии, Индии, Канаде, Швейцарии. Это подтолкнуло к анализу статуса национальных языков в Российской Федерации. Раскрывшаяся картина отнюдь не прибавила оптимизма.
      Казалось бы, самой судьбой России с ее огромным многообразием национальных языков предназначено стать мировым лидером в защите принципа многоязычия, в разработке и реализации условий, благоприятных для воплощения данного принципа в общественной практике, создании гарантий не только сохранения, но и развития языков национальных меньшинств. Однако не всегда политика российской власти соответствует в полной мере декларированным целям.
      В Российской Федерации уделено значительное внимание правовому регулированию статуса национальных языков, включая, разумеется, языки этнических меньшинств. Принципиальное значение в этом плане имеют в первую очередь Конституция Российской Федерации, федеральный закон «О языках народов Российской Федерации», Федеральный закон РФ от 1 июня 2005 г. N53-ФЗ «О государственном языке Российской Федерации», а также законы о языках, принимаемые в республиках в составе РФ.
      В нашей стране русский язык провозглашен государственным языком. В то же время, согласно федеральной Конституции, республики в составе РФ вправе придавать статус государственных языкам титульных наций. Кстати, Российская Федерация – не единственное государство, где существует несколько государственных языков. Например, в Испании официальным языком государства является кастильский язык. Граждане Испании обязаны его знать и имеют право им пользоваться. Другие языки Испании считаются официальными в соответствующих автономных сообществах согласно их законодательству. В Швейцарии признаны четыре языка, три из них являются официальными, в Канаде и Бельгии функционируют по два официальных языка. При этом следует уточнить, что официальный язык государства или субъекта федерации в федеративном государстве и есть государственный язык.
      Статус русского языка и статус языков титульных наций должны быть юридически одинаковыми в том смысле, что все они обладают одними и теми же чертами, вытекающими из природы государственного языка: например, обязательность использования языка в образовании, в публичной жизни, при оказании государственных услуг. Различия заключаются, во-первых, в границах распространения: русский язык как государственный действует на всей территории России, языки титульных наций республик функционируют как государственные в пределах соответствующих республик. Во-вторых, на территории последних действуют, как правило, два государственных языка – русский и язык титульной нации республики. И проблема заключается в том, чтобы не сталкивать эти языки, а разумно сочетать.
      Человеку, живущему и работающему в России, хорошее знание русского языка ничего, кроме блага и ощутимых преимуществ, не принесет. Овладение этим языком важно не столько потому, что он является государственным, сколько потому, что он облегчает жизнь и фактически необходим. Однако отношение к государственным языкам должно быть равным, поскольку равны их носители – нации. Только отъявленные националисты могут выступать против равноправия наций. При этом они не считаются даже с федеральным законодательством, исходящим из принципа равноправия языков.
      В федеральном законе «О языках народов Российской Федерации» равноправие языков народов России определяется как совокупность прав народов и личности на сохранение и всестороннее развитие родного языка, свободу выбора и использования языка общения (п. 1 статьи 2). Конституция РФ запрещает пропаганду языкового превосходства (статья 29, часть 2). А согласно упомянутому закону о языках, равноправие языков народов Российской Федерации охраняется законом. Никто не вправе устанавливать ограничения или привилегии при использовании того или иного языка, за исключением случаев, предусмотренных законодательством Российской Федерации. Некоей заезжей даме, которая недавно выступала в Казани против равноправия татарского языка с русским, не помешало бы предварительное хорошее знание Конституции своей страны и федерального законодательства.
      Отсюда следует необходимость придерживаться принципа равноправия государственных языков не только во внутренней, но и во внешней политике. Исходя из того что русский язык как официальный государственный язык должны изучать и знать как все граждане Российской Федерации, так и те, кто не имеет российского гражданства, но проживает и работает в России, российская власть должна, соответственно, признать и то, что все русские, оставшиеся на постоянное местожительство в государствах, образованных на территории бывшего СССР, обязаны изучать и знать государственные языки этих новых государств (например, казахский в Казахстане, киргизский в Киргизстане, эстонский в Эстонии, латышский в Латвии, литовский в Литве и т.д.).
      Как не вправе представители некоренных народов России (речь идет об иммигрантах) требовать от российского правительства создания условий для использования их родного языка в публичной жизни, российских государственных органах, при предоставлении населению государственных услуг, в первую очередь в образовании, так не вправе притязать на использование русского языка в публичной сфере и русские меньшинства в новых государствах. В этом вопросе, как в любом другом, недопустимы двойные стандарты. Между тем, по данным одного источника, если в советское время от латышей, эстонцев и литовцев требовали изучать русский язык, то русские меньшинства в Балтийских республиках в целом предпринимали мало попыток изучить язык республики, в которой они проживали. В 1989 г. только 13,7 процента русского эстонского населения умели говорить на эстонском языке, в то время как 22,7 процента русских в Латвии знали латышский язык и 33,5 процента русских в Литве умели говорить на литовском языке.
      Федеральный закон «О языках народов Российской Федерации» содержит немало красивых деклараций, которые сами по себе не вызывают особых возражений. В нем есть ряд положений, которые соответствуют международной практике и международно-правовым документам. Среди них можно указать, например, на заявленный принцип: государство на всей территории Российской Федерации способствует развитию национальных языков, двуязычия и многоязычия; на нормы о том, что Российская Федерация гарантирует каждому право на использование родного языка, свободный выбор языка общения, воспитания, обучения и творчества независимо от его происхождения, социального и имущественного положения, расовой и национальной принадлежности, пола, образования, отношения к религии и места проживания (п. 3 статьи 2); нормы о содействии развитию государственных языков республик (ст. 6); праве граждан Российской Федерации обращаться в государственные органы, организации, на предприятия и в учреждения Российской Федерации с предложениями, заявлениями, жалобами на государственном языке Российской Федерации, родном языке или на любом другом языке народов Российской Федерации, которым они владеют. Проблема непонимания возникает тогда, когда законодательные положения расходятся с жизнью. А таких положений, к сожалению, немало.
      Обратимся сначала к федеральной Конституции, в части 3 статьи 68 которой зафиксировано обязательство Российской Федерации гарантировать всем ее народам право на сохранение родного языка, создание условий для его изучения и развития. Согласно закону о языках, «представителям малочисленных народов и этнических групп государство оказывает содействие в организации различных форм воспитания и обучения на родном языке независимо от их количества и в соответствии с их потребностями». Лучшей оценкой эффективности политики российской власти в данной сфере являются практические результаты: как утверждалось в статье даже политически ангажированного российского автора, лишь 47 процентов из общего числа детей коренных малочисленных народов Севера изучают родной язык как самостоятельный предмет, 3 процента факультативно. Потеря языка и культуры, а также генетического фонда привела на грань исчезновения 12 коренных малочисленных народов Севера как самостоятельных этносов. По свидетельству двух ученых из северокавказского региона, «этносоциологические исследования в ряде регионов показывают, что существует реальная угроза функциональной гибели языков некоторых коренных народов России». И далее: «Сравнение функционирования языков народов Дагестана в двадцатые-пятидесятые годы прошлого века с современным оказывается не в пользу наших дней. То же самое можно сказать и о языках других народов Северного Кавказа, Поволжья, Севера и Сибири. Сегодня наблюдается низведение социальных функций национальных языков до семейно-бытового уровня». Однако вряд ли это как-то беспокоит российскую власть.
      Федеральный закон о языках закрепляет право граждан Российской Федерации на право свободного выбора языка воспитания и обучения, но тут же ограничивает право на обучение правом на получение на родном языке только основного общего образования (т.е. в пределах 9 классов). Что касается других ступеней образования, то обучение на родном языке после основного общего образования, видимо, не предполагается. Но и указанное право гарантируется не всем народам. Во-первых, федеральный закон о языках ограничивает право на выбор языка обучении пределами возможностей, предоставляемых системой образования. Нет сомнений в том, что возможности эти будут определять российские чиновники, которые всегда найдут причины для доказательства отсутствия возможностей. Во-вторых, сама практика свидетельствует о декларативности права на получение образования на родном языке. Как отмечалось в специальной литературе, «…сегодня из 130 языков, распространенных на территории России, только для четырех (русского, татарского, башкирского, якутского) доступно школьное образование с первого по одиннадцатый класс».
      Граждане Российской Федерации, как уже отмечалось, вправе обращаться в государственные органы, организации, на предприятия и в учреждения на родном языке, а ответы этих органов, организаций и учреждений должны даваться на языке обращения. Казалось бы, это демократическое положение, однако вслед за этим в законе делается оговорка: в случае невозможности дать ответ на языке обращения используется государственный язык Российской Федерации. Представляя хорошо российскую бюрократическую практику, нетрудно догадаться, как чиновники будут игнорировать обязанность отвечать гражданам на языке обращения, ссылаясь на невозможность сделать это.
      В любой программе сохранения и развития национального языка принципиальное значение приобретает ее финансирование. Российское законодательство не обходит стороной этот вопрос. Так, в федеральном законе о языках говорится о целевом бюджетном и ином финансовом обеспечении государственных и научных программ сохранения и развития языков народов Российской Федерации, проведении в этих целях льготной налоговой политики. Средства на финансирование федеральных целевых программ сохранения, изучения и развития языков народов Российской Федерации или соответствующих региональных целевых программ предусматриваются федеральным законом о федеральном бюджете на соответствующий год или законами субъектов Российской Федерации.
      Вот только не припоминается ни одной меры федерального правительства, направленной на сохранение и повышение статуса татарского языка, выделение федеральным центром финансовых ресурсов на программу развития татарского языка. Впрочем, вполне возможно, что об этом неизвестно только мне.
      В регулировании языковой ситуации в регионах российская федеральная власть прибегает и к откровенному принуждению. Ему придается благообразный в правовом отношении вид. Способ принуждения очень простой и детально отработанный. Пользуясь этническим большинством в палатах Федерального собрания, власть может принять любой закон, ограничивающий интересы и права национальных меньшинств, а законы в правовом государстве принято выполнять. У национальных меньшинств нет, как, например, в Бельгии, институционально закрепленного права воспрепятствовать принятию решения, нарушающего их интересы и права, особенно в области культуры и языка.
      Особо следует напомнить историю с попыткой перевода татарского языка с кириллицы на латинскую графику. Как известно, трагическая судьба татарского языка заключалась, в частности, в том, что за короткий исторический период дважды менялась его графическая основа. В 1927 г. принималось решение о смене арабской графики на латинскую. Я помню, как даже мама, не получившая большого образования, переписывалась с родственниками, используя то арабскую вязь, то латиницу.
      После принятия постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 13 марта 1938 г. «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей» началась работа, как пишет один из российских специалистов, «по ничем не обоснованному переводу» родных языков нерусских этнических групп с латинской графики на русскую. По оценке российских же экспертов, это постановление открыло «полувековой период ограничения сферы функционирования родных языков в образовании». Кириллизация татарского языка широко открыла двери для его русификации.
      Оба раза – и при смене арабской графики на латинскую в 1927 г., и при переходе с латиницы на кириллицу в 1939 г. – инициатива исходила сверху. В 1999 г. предложение отказаться от кириллицы и перейти к латинской графике исходило из самой республики, но было отвергнуто на самом верху российской власти. В 2002 г. Государственная дума приняла поправку к федеральному закону «О языках народов Российской Федерации», в результате которой в статье 3 закона появилась норма: «В Российской Федерации алфавиты государственного языка Российской Федерации и государственных языков республик строятся на графической основе кириллицы. Иные графические основы алфавитов государственного языка Российской Федерации и государственных языков республик могут устанавливаться федеральными законами».
      Обращает на себя внимание то, что во всех трех случаях никто не интересовался мнением самого татарского народа – носителя языка. Во всех трех случаях решение навязывалось принудительно сверху. Во всех трех случаях окончательное решение принимали люди, не имеющие никакого отношения ни к татарскому народу, ни к его языку. Все сказанное свидетельствует о жесткой связи и преемственности между политической культурой тоталитарного СССР и политической культурой авторитарной России.
      Не будучи специалистом в области языкознания и потому отказываясь судить о преимуществах или недостатках перевода татарского языка на латинскую графику, сошлюсь на мнение других авторов. Так, известный российский специалист М.В. Дьячков утверждает, что «поскольку многие буквы русского языка привязаны к определенным звукам, не совпадающим со звуками в языках национальностей, обретающих или обновляющих свою письменность, то сие может привести к нежелательным фонетическим искажениям; латинский же алфавит с этой точки зрения совершенно нейтрален, и предпочтительнее использовать именно его». Казанская исследователь Сагитова Л.В. обобщила мнения защитников латинской графической основы татарского языка: «Мотивационное поле людей – сторонников перехода на латиницу содержит следующие позиции: возможность сближения с народами родственной культуры, в первую очередь с Турцией; возможность включения в западную компьютерную систему; овладение технологиями развитых стран; повышение престижа татарского языка».
      На мой взгляд, во всем этом деле для российской власти важнейшей была не филологическая, а политическая сторона. Дело в том, что подъем в разных сферах современной общественной жизни России русского национализма – это очевидный факт, отмечаемый многими экспертами независимо от их национальной принадлежности. Одним из проявлений его является безразличие к судьбе языков других народов со стороны многих политиков и ученых.
      Депутатов Государственной думы и судей Конституционного суда Российской Федерации вообще не интересовал вопрос, какая графическая основа – кириллица или латиница – в большей мере соответствует или не соответствует звуковому строю татарского языка. И те, и другие руководствовались политическими соображениями. В противном случае нетрудно было бы организовать не одну, а несколько экспертиз, включая международную. Это, во-первых.
      Во-вторых, вокруг какой идеи объединились противники латиницы за пределами татар? Это идея защиты безопасности России. Русские националисты, кричавшие об угрозе Российской Федерации, которую якобы создает перевод татарского языка на латиницу, даже не понимали, что тем самым вообще порождали сомнение в прочности устоев России. Ведь насколько хрупким должно быть состояние страны, если изменение графической основы одного языка подрывает ее безопасность. Страшно представить!
      В-третьих, неприемлем сам подход власти к столь чувствительному этническому вопросу, как язык народа. К сожалению, никто во властных структурах не предложил (или не хотел предлагать) узнать мнение самого главного субъекта, носителя языка – татарского народа. Сделать это можно было бы путем известной демократической процедуры через референдум или, по крайней мере, посредством широкого и достоверного социологического опроса среди татар.
      В-четвертых, вызывает возражение сам окончательный метод решения, принятый в этой ситуации – метод законодательного принуждения. Принятая поправка к закону о языках буквально принуждает все нерусские народы использовать в качестве графической основы своих языков только кириллицу, даже если она не соответствует звуковому строю какого-то из этих языков. Оговорка о том, что иные графические основы алфавитов государственных языков республик могут устанавливаться федеральными законами, звучит довольно лицемерно, ибо известно, какое этническое большинство принимает в России федеральные законы. До решающего значения мнения самого народа, носителя языка, дело никогда не дойдет.
      В юридическом плане безупречной была позиция Государственного Совета Республики Татарстан в его обращении в Конституционный суд России. Конечно, вряд ли в республике были наивные люди, которые верили в политически не ангажированное решение суда. Тем не менее, опираясь на Конституцию Российской Федерации, республиканский парламент четко исходил из природы федеративных отношений, указав, что установление графической основы алфавита как органической составной части государственного языка республики, по смыслу статей 68 (часть 2), 71, 72, 73 и 76 (части 4 и 6) Конституции Российской Федерации, не относится ни к ведению Российской Федерации, ни к совместному ведению Российской Федерации и ее субъектов, и, следовательно, в этом вопросе республики обладают всей полнотой государственной власти; выбор графической основы алфавита государственного языка является правомочием, производным от конституционного права республики устанавливать свои государственные языки, и, соответственно, составляет исключительную компетенцию самих республик.
      Содержащееся в Федеральном законе о языках народов Российской Федерации положение о том, что графические основы алфавитов государственных языков республик устанавливаются федеральными законами, нарушает статьи 68 (части 2 и 3), 73 и 76 (части 4 и 6) Конституции Российской Федерации и означает неправомерное вторжение в компетенцию субъектов РФ, которые вправе осуществлять в данной сфере собственное правовое регулирование, включая принятие законов и иных нормативных правовых актов.
      Конституционный суд РФ фактически уклонился от непосредственного решения вопроса, кто вправе выбирать графическую основу государственного языка республики, и привязал его к более широкой проблеме регулирования прав и свобод человека и гражданина и установления основ федеральной политики в области культурного и национального развития Российской Федерации, составной частью которой является государственная языковая политика, и отнес все это, разумеется, к ведению Российской Федерации, т.е. федерального центра. Суд упустил из вида главное – он не стал задаваться вопросом: какова воля самого татарского народа, главного носителя языка; считает ли он перевод своего языка с кириллицы на латиницу нарушением его языковых прав? А за счет многословия, расширительного толкования Конституции можно практически обосновать любое положение. Это уже доказывал сам Конституционный суд, когда в 1996 г. признал неконституционным избрание главы субъекта Федерации региональным парламентом, а в 2005 г. стал утверждать абсолютно противоположное.
      Не способствует благополучию языков национальных меньшинств позиция некоторых российских ученых. Так, ставшие обычными выступления русских националистов против национальной государственности коренных народов России ставят под угрозу и их языки, поскольку именно названная государственность является еще каким-то и чуть ли не единственным инструментом сохранения этих языков. Как отмечалось в научной литературе, практика доказывает, что, например, «развитие коми языка в Республике Коми находится на более высоком уровне, чем в других регионах проживания коми; чувашский язык в Чувашии развивается и функционирует значительно интенсивнее, чем в регионах проживания чувашей вне республики; престиж эвенского языка значительно возрос с образованием в Республике Саха (Якутия) отдельного Эвено-Бытантайского национального региона и т.д.». Иначе говоря, именно национальная государственность еще может содействовать сохранению национального языка.
      Статус государственного языка, которым пользуются языки титульных наций в республиках в составе Российской Федерации, не дает покоя некоторым русским националистам. Несмотря даже на то что такой статус предусмотрен в российской Конституции и конституциях республик. В последнее время стала пропагандироваться идея о лишении языков титульных наций республик в составе Российской Федерации статуса государственных языков и замене последнего на статус официальных языков, что, очевидно, направлено на снижение их значимости. Так, несмотря даже на то что статус государственного языка для языков титульных наций республик предусмотрен в российской Конституции и конституциях республик, одна из авторов заявляет: «Можно было бы предложить предоставить республикам право устанавливать языки со статусом официальных на территории этих субъектов, а не государственных. В отличие от государственного языка официальный язык не указывает на государствообразующую роль определенного этноса, выполнившего интеграционную функцию по объединению разных народов в единое суверенное государство, в силу чего не может стать и символом этого государства (во всяком случае, пока существует такой этнос)».
      Трудно сказать, чего больше в такого рода суждениях: ксенофобии, неуважения к Конституции Российского государства или политической слепоты относительно опасных для стабильности общества последствий, начни российская власть претворять в жизнь столь непродуманную идейку. Прежде всего следует напомнить, что государственный язык – это символ национальной государственности, создание которой означает реализацию народом основополагающего и общепризнанного международным сообществом права наций на самоопределение, что является одним из важнейших принципов международного права. В отношении своей государственности титульные нации республик являются государствообразующими народами. С учетом имеющейся практики нельзя не согласиться с мнением одного российского автора, что «наличие национальной государственности в рамках Российской Федерации, возможность провозглашения титульного языка (или языков) государственным объективно оказывает положительное воздействие на функционирование и развитие соответствующих народов. Это можно видеть на примерах Чувашии, Тувы, Алтая и т.д.». Кроме того, неизвестно, какие границы между государственным и официальным языком хотели бы провести эти националисты. Ведь в зарубежной политической и правовой практике такое разделение никто еще не проводил. Вообще наблюдается странное явление: как только русские националисты касаются не своего языка, а судьбы и функций языков национальных меньшинств, то проявляют неизбывное стремление понизить их роль.
      До сих пор речь шла о некоторых институциональных барьерах, которые мешают сохранению и развитию языков национальных меньшинств в российской действительности. Сохранение или исчезновение языков национальных меньшинств, конечно, в большой степени зависит от проводимой государством этнополитики.
      Но есть процессы, так сказать, более глобального характера, которые, мягко говоря, не способствуют сохранению, а тем более повышению роли национальных языков и очень сильно влияют на их судьбу, и не учитывать эти процессы нельзя. Одним из них является происходящий в мировом масштабе процесс глобализации, при которой языки многочисленных наций объективно сохраняют свое значение либо даже расширяют свои функции. В то же время языки национальных меньшинств становятся менее востребованными, их функциональность уменьшается, о чем свидетельствует, например, сокращение числа представителей этих меньшинств, говорящих на родном языке. Например, от переписи к переписи сокращается число татар, считающих родным языком татарский язык. В 1926 г. татарский язык назвали родным 98,9 процента татар, в 1959 г. – 92,1%, в 1979 г. – 85,9%, в 2010 г. – примерно 81 процент. Причем, как отмечает известный татарский этнолог Д.М. Исхаков, да и среди тех, кто указал во время переписи 2010 г. на владение татарским языком, «около половины говорит лишь на обиходно-разговорном («кухонном») татарском, не владея по-настоящему литературным языком».
      Более того, некоторым языкам меньшинств вообще угрожает полное исчезновение. По словам академика В.А. Тишкова, «некоторые специалисты говорят, что к концу XXI в. в мире может остаться всего 400 – 500 языков вместо 4 – 5 тысяч, которые были зафиксированы в XX в.». По другим оценкам, из 6800 языков мира от половины до 90% могут исчезнуть к концу XXI в. По долгосрочным прогнозам лингвистов, из 230 языков Европы к концу столетия могут быть потеряны 30%. Уже сейчас 70 процентов населения земного шара говорит на 11 языках, и вследствие очень широкого распространения основных мировых языков – особенно английского, а также китайского, испанского и французского – сокращается сфера распространения языков национальных меньшинств и языков коренных жителей стран – аборигенов. Чтобы выжить, лингвистические меньшинства должны все больше и больше выдерживать конкуренцию на глобальном рынке. К сожалению, только нет рекомендаций, как это сделать.
      Существуют и другие причины уменьшения роли языков национальных меньшинств. Одна из них – расхождение между официальным статусом языка и реальным статусом и функциями языка. Конечно, провозглашение языка государственным или официальным должно бы способствовать распространению его употребления, повысить престиж языка. Но так происходит не всегда. Сильно ли расширились в XXI веке функции, например, татарского языка или языков других титульных наций в их республиках по сравнению с веком двадцатым, не говоря уже о языках коренных малых народов Севера? Возможно, роль родных языков каких-то меньшинств и несколько возросла, но далеко не в такой степени, чтобы говорить об этом как о каком-то достижении национальной политики Российской Федерации.
      Другая причина рассматриваемого явления – сознательный переход многих представителей национального меньшинства к использованию в жизни в качестве основного языка этнического большинства. По словам одного зарубежного исследователя «они (люди, относящиеся к национальному меньшинству. – М.Ф.) чувствуют, что их родной язык идет не в ногу с современным развитием. В этом контексте язык меньшинства рассматривается как простой маркер этнокультурной идентичности с более сентиментальной, чем инструментальной ценностью». Такой переход к преимущественному использованию более распространенного языка объясняется во многом тем, что это дает возможность более активно участвовать в экономической, политической, культурной жизни общества, быть социально более мобильным, хотя наиболее оптимальным вариантом остается двуязычие.
      Существуют и другие обстоятельства, которые могут повлиять на уменьшение роли языков национальных меньшинств. Это, например, уменьшение численности представителей конкретного меньшинства. Считается, что одна из естественных причин исчезновения языков состоит в том, что около половины языков мира имеют меньше 2500 носителей, тогда как, по оценке UNESCO, для устойчивой передачи языка между поколениями нужно иметь не менее 100000 живых носителей.
      На состояние языка большое влияние оказывает домашняя обстановка. Если, например, родители говорят между собой и с детьми на татарском языке, можно ожидать, что, став взрослыми, эти дети продолжат традицию. Если же родители-татары говорят в семье на русском или ином языке, не нужно ждать, что дети приобретут и сохранят навыки разговора на татарском языке. На уменьшение роли родного языка этнических меньшинств определенное влияние оказывают межнациональные браки, когда в семье начинает доминировать язык этнического большинства, который знают оба супруга, хотя для одного из них родным является язык меньшинства; многонациональная производственная среда, где объективно главным средством общения становится язык этнического большинства; увеличение численности населения в ареале проживания национального меньшинства за счет переселенцев иной этнической принадлежности из других регионов страны, а также большого притока иммигрантов.
      Нельзя сбрасывать со счетов и такой фактор, как урбанизация. Сельская одноязычная среда, в которой жители общаются друг с другом и местной властью на одном, родном языке, является хранительницей этого языка. Объясняется это более ограниченными социальными контактами деревенских жителей. По мере же экономического развития страны или конкретного региона, роста городов и увеличения численности городского населения за счет переселения сельских жителей, включения их в многонациональные коллективы по месту работы, учебы и жительства сокращается социальная база языков национальных меньшинств. Как заметил один из известных российских экспертов, «уже в третьем поколении городские коми становятся в подавляющем большинстве полностью русскоязычными. Семья практически не является транслятором языковых традиций в городе, хотя в селе эту функцию она еще продолжает исполнять».
      Функциональная роль языка снижается в среде диаспоры, поскольку, находясь в инонациональной среде, составляющие диаспору люди вынуждены использовать язык окружающего этнического большинства.
      Снижение роли родного языка, безусловно, наносит определенную психологическую травму многим представителям национального меньшинства. Можно только согласиться с тем, что «неоправданное сужение функциональности миноритарного языка создает у носителей оного внутреннюю психологическую напряженность, подчас имеющую скрытый характер и резко проявляющуюся в моменты социально-экономических потрясений».
      Несмотря на отмеченные, во многом объективные процессы, уменьшение роли национального языка в среде самого народа, носителя этого языка, не является фатальным. При желании народ может сохранить свой язык и культуру в любом случае. В условиях России оптимальным вариантом является двуязычие. Конечно, его, как показывает опыт Канады, бывает трудно реализовать практически из-за давления доминантного языка. Но иного рационального выхода в сложившихся условиях у татар просто нет.
      В заключение следует подчеркнуть очевидное: состояние родного языка – это в первую очередь проблема самой нации. Вряд ли кто будет искренне заботиться о сохранении ее языка, если сама нация, составляющая в обществе большинство или меньшинство, не будет заботиться о сохранности и развитии своего языка. Хотя язык не является единственным индикатором принадлежности человека к той или иной этнической группе, тем не менее непреложным остается факт, что язык остается главным маркером этнической идентичности.
      Учитывая сложившуюся ситуацию, считаю, что была бы полезной организация всетатарского обсуждения состояния и перспектив татарского языка. Инициатором такого обсуждения могла бы выступить Академия наук Республики Татарстан. Ответственность за судьбу татарского языка лежит на самих татарах. Пора освобождаться от раздробленности и безынициативности.
 

М. ФАРУКШИН, 
член-корреспондент АНТ.