Во главе Татарской республики

     Итак, в декабре 1953 г. московская эпопея С.Д. Игнатьева завершилась, и он возвращается в Башкирию на должность первого секретаря обкома. В некоторых публикациях пишут, что Игнатьев с апреля по декабрь 1953 г. был секретарем Татарского обкома, но это не соответствует действительности.
     Работая в Уфе, Игнатьев уделял особо большое внимание развитию нефтяной промышленности: именно Башкирию еще до войны называли «Второе Баку». В 1956 г. на XX съезде партии его снова избирают в члены ЦК КПСС.
     Судя по отзывам башкирских идеологических работников, Игнатьев проявлял там постоянную заботу и о развитии культуры, народного образования. Во многом благодаря его усилиям в Москве вскоре триумфально прошла декада башкирской литературы и искусства.
     Однако ему еще предстоял новый поворот в судьбе, о котором мы расскажем подробнее. Впереди была Казань, и последние три года партийной работы перед уходом в окончательное политическое небытие, и начало «новой жизни», продолжавшейся почти четверть века и принесшей неожиданные плоды.
     Нам неизвестны подлинные причины замены 3.И. Муратова на посту первого секретаря Татарского обкома КПСС. После приезда из Кирова, где он работал уполномоченным комиссии Комитета партийного контроля ЦК, в октябре 1943 г. его избирают на должность секретаря, затем второго, а с августа 1944 г. – первого секретаря Татарского обкома ВКП(б). Он находился на этом посту почти 13 лет, больше любого из своих предшественников. Я уже писал, что Муратов был «дважды первым»: эту должность впервые за 24 года существования республики доверили татарину. На XIX и XX съездах партии ему дают слово для выступления, избирают в состав ЦК. О положительной оценке работы республики при нем говорит и то, что И.В. Сталин был избран делегатом XIX съезда от Татарской партийной организации.
     Очевидно, недовольство его деятельностью у руководства ЦК накапливалось постепенно, хотя видимых провалов в работе не было. Моральная репутация Муратова была безупречна, а поведение скромным и, если сравнивать с нравами последующего времени, даже аскетичным. Этого он требовал и от подчиненных. Помню, на совещании республиканского актива один из участников задал вопрос о привилегиях, которыми пользуется первый секретарь. Ответ Муратова был краток: «Единственная привилегия в том, что на рынок и в магазин за продуктами ходит домработница, так как жена больна», и это было правдой. Да и в целом простота и скромность нравов в аппарате обкома, по сравнению с тем, что мы увидим в середине 70-х гг., была разительной. Приведу несколько своих наблюдений.
     В 1954 г. в обкомовской столовой, размещенной в полуподвале здания, отсутствовала отдельная комната для секретарей, членов бюро и заведующих отделами, для них предназначалось несколько столов в общем зале. Там же обедали все остальные работники: инструкторы, машинистки, шоферы, другой обслуживающий персонал. Два стола, предназначенные для секретарей и заведующих отделами, рядовые работники не занимали. Правда, в 1957 г. небольшой зал для начальства появился. Единственным, кто обедал отдельно в комнате, примыкавшей к кабинету, был первый секретарь. Такой порядок предусматривался инструкцией ЦК, так же как и постоянное дежурство в приемной офицера КГБ в штатском.
     В начале 1950-х гг. на улице Горького впервые построили «обкомовский» жилой дом, где отдельные квартиры получили только некоторые заведующие отделами, все остальные работники заселялись в 2-х и 3-комнатные квартиры по две семьи. Все помнили и поступок второго секретаря обкома В.Н. Лобкова, отказавшегося переезжать в комфортабельную 4-комнатную квартиру в центре, отдав ее трем работникам обкома, не имевшим жилья, и оставшегося жить в старом деревянном доме.
     В районе Лебяжьего озера имелось несколько домов для «первых лиц». Они же использовались для приезжавших из Москвы командированных работников ЦК и Совета министров. Потом для них был приобретен находившийся около трампарка добротный дом уехавшего из Казани профессора-медика, переоборудованный в гостиницу.
     Беседуя с принимаемыми на работу в обком ответственными работниками, Муратов обращал особое внимание на нормы поведения, которых следовало придерживаться не только на службе, но и в быту. Во время получасовой беседы с глазу на глаз, состоявшейся в июле 1954 г., кроме советов, связанных с предстоящей работой в отделе школ, 3.И. Муратов предупредил меня, что инструктор обкома представляет в глазах окружающих «лицо» обкома, и это он должен постоянно помнить при своих взаимоотношениях с людьми, даже в быту. Отдельно остановился на правилах поведения во время командировок в районы: о выпивке вообще не упоминалось, это исключалось тогда «по определению», запрещалось принимать приглашения от местных руководителей «пообедать» или «поужинать», а во время посещения столовой не рекомендовалось пользоваться отдельной комнатой. «Работник обкома всегда находится на виду у людей», – этими словами завершилась беседа.
     В целом положение дел в республике сложилось неплохое, особенно быстро развивались нефтяная отрасль и авиапромышленность. На юго-востоке Татарии набирали силу нефтедобывающие предприятия, велись активные поиски новых месторождений, которые привели к открытию уникального Ромашкинского месторождения, на многие годы обеспечившего республике заметное место в экономике страны. В Казани на заводе N22 было налажено серийное производство стратегических бомбардировщиков ТУ-4, а затем реактивных ТУ-16, потенциальных носителей ядерного оружия. На заводе N387, в годы войны выпускавшем У-2, а после нее – недолгое время самоходные комбайны, начиналось производство вертолетов.
     До 1953 г. Муратов постоянно обращался по многим важным вопросам к Л.П. Берии, курировавшему в качестве зампреда Совета министров СССР развитие нефтяной промышленности в стране. Замечу, что постановление правительства СССР об организации в 1949 г. треста «Татарнефть» подписано им.
     Одной из причин «ухода» Муратова называли то, что oн якобы недооценил роль «кукурузной кампании». Хотя автор помнит, что эта проблема была в центре внимания партийных органов республики. Работник любого отдела обкома, выезжая в район, обязан был, кроме выполнения прямого задания, поинтересоваться и «кукурузными делами». Даже в палисадниках перед зданиями сельских райкомов красовались посадки «чудесницы», и секретари начинали рабочий день с собственноручного их полива. Отметим, что 3.И. Муратов старательно выполнял и постановление ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. «О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации», которым устанавливались серьезные ограничения в изучении истории татарского народа, давались обязательные для всех исследователей оценки исторических периодов и деятелей. Он сумел, однако, использовать и некоторые позитивные стороны постановления, предусматривавшего выделение дополнительных денежных средств и материальных ресурсов для развития науки и культуры республики. В Казани были созданы консерватория и филиал АН СССР с научно-исследовательскими институтами.
     Впрочем, «уход» Муратова был осуществлен в мягком варианте – «по состоянию здоровья», и ему предложили должность инспектора ЦК. Работа почетная, но не влиятельная, что-то вроде «райской группы» советников в Министерстве обороны, созданной для отставных маршалов и генералов армии. Неизвестны причины, по которым именно Игнатьев был выбран ЦК в качестве нового руководителя республики. Высказывались самые различные предположения. Но что было на самом деле и кто рекомендовал Н.С. Хрущеву направить его в Татарию, неизвестно.
     На пленуме обкома 6 июня 1957 г. секретарем ЦК КПСС А.Б. Аристовым Игнатьев был рекомендован от имени высшего партийного учреждения на должность первого секретаря. Вот как описывает это событие К.Ф. Фасеев: «Взяв слово, А.Б. Аристов говорил об успехах и упущениях в работе Татарского обкома, дал положительную оценку деятельности Муратова: «Он, несомненно, честный порядочный работник, хороший коммунист, но заболел, и это отразилось и на делах республики. Учитывая это обстоятельство, ЦК удовлетворил просьбу Муратова об освобождении от работы и решил рекомендовать на его место С.Д. Игнатьева».
     Пленум единогласно утвердил Игнатьева в новой должности. Как водится, некоторые «быстро прозревшие» соратники в своих выступлениях обнаружили в стиле работы уходящего секретаря существенные недостатки и не преминули сказать об этом. Один из выступавших даже заявил, что Муратов последние семь лет фактически не работал. Но на Игнатьева все это впечатления не произвело. Уж он-то в полной мере знал цену такой критики в «спину», испытав ее на себе еще в марте – апреле 1953 г.
     На пленуме также рассматривались вопросы, связанные с созданием Татарского совнархоза, в состав которого вошли 225 предприятий. Председателем Совнархоза назначили начальника треста «Татнефть» талантливого инженера М.Т. Шмарева, которого Игнатьев хорошо знал еще по Башкирии.
     Создание совнархозов стало очередной попыткой «реанимации» методов и форм управления экономикой и государством, существовавших при Ленине, чему Хрущев придавал прямо-таки магическое значение. И вообще, по меткому определению Р.Г. Пихоя, он был большим любителем «политической археологии». Вспомним тут и направление горожан для руководства отстающими колхозами: Хрущев в этом обогнал Сталина. У того были 25-тысячники, теперь появились уже 30-тысячники. Результат обоих «кадровых десантов» в деревню был приблизительно одинаков. Впрочем, 25-тысячники все же оставили более заметный положительный след в истории.
     Будучи опытным инженером и организатором, Игнатьев внес особенно большой вклад в развитие двух важнейших отраслей экономики республики – нефтехимической и авиационной. Нефтяники Татарии в 1959 г. достигли самой большой в стране добычи нефти в сутки. Игнатьеву принадлежала также инициатива создания Казанского завода органического синтеза и предприятий нефтехимии на Нижней Каме.
     Свое видение перспектив нефтехимии Татарии С.Д. Игнатьев изложил в докладе «Об итогах майского пленума ЦК КПСС и задачах областной партийной организации» на пленуме обкома 20 мая 1959 г. В нем были сформулированы главные направления и названы основные объекты, которые предполагалось ввести в строй до конца 60-х гг. В докладе говорилось: «В 1950 г. в Татарии было добыто 890 тысяч тонн, в текущем году будет добыто 29 млн. тонн. По проекту семилетнего плана намечается добыть в 1960 г. 42 млн. и в 1965 г. 65 млн. тонн нефти». Назывались и конкретные сроки ввода в строй предприятий нефтехимии в Казани и на Нижней Каме.
     Большую роль в подготовке этого программного доклада и согласовании его положений с руководителями отрасли сыграл секретарь Татарского обкома КПСС по промышленности С.Л. Князев, вскоре возглавивший Татсовнархоз. С именами С.Д. Игнатьева и С.Л. Князева связано создание в Казани самого большого в стране предприятия по производству полиэтилена. На его размещение претендовало несколько областей и республик. Однако Игнатьев во время встречи с секретарем ЦК Аристовым убедил его в том, что Казань по целому ряду причин является наиболее удобной площадкой для этого завода. На нем впервые в Советском Союзе с помощью иностранных специалистов шла отработка новых, купленных за рубежом технологий производства полиэтилена, становившегося одним из самых важных продуктов химической промышленности.
     В мае 1958 г. на пленуме обкома С.Д. Игнатьев впервые огласил сроки сооружения этого предприятия и его название. Если раньше говорили о химзаводе, то теперь была дана точная формулировка: «Казанский завод органического синтеза». Строительство началось в сентябре 1958 г. и вскоре получило статус Всесоюзной комсомольской стройки. Игнатьев несколько раз через секретариат ЦК КПСС добивался выделения дополнительных средств для ускорения строительства этого гигантского производственного объединения, ставшего, как до этого «Татнефть», а впоследствии КамАЗ, своеобразной «визитной карточкой» республики.
     Особое внимание уделял С.Д. Игнатьев оборонной промышленности, первую очередь авиационным заводам. Добился того, чтобы секретная новинка нашей стратегической авиации – сверхзвуковой бомбардировщик ТУ-22, именовавшийся на Западе «Бэкфайр», был запущен в серийное производство на заводе N22 имени С.П. Горбунова. Казань становилась и центром производства вертолетов МИ, вскоре завоевавших мировое признание.
     На выпуск ТУ-22 и вертолетов претендовало несколько заводов и, соответственно, руководителей партийных организаций Куйбышева, Воронежа, Саратова и некоторых других областей, на территории которых они были расположены. Но авторитет С.Д. Игнатьева в ЦК КПСС был высок, тем более что он являлся не только партийным руководителем, но и авиационным инженером, и решение этих престижных задач поручили казанским заводам.
     В духе времени С.Д. Игнатьев уделял много времени реализации постоянно поступавших из Москвы новых рецептов расцвета сельского хозяйства для претворения в жизнь лозунга «Догнать и перегнать Америку». Правда, был осторожен и в авантюры вроде выполнения двух-трех планов сдачи мяса и молока, стоивших жизни рязанскому секретарю А. Ларионову, не ввязывался, за что вначале получил замечание от своего друга Аристова, секретаря ЦК по РСФСР.
     Однако отношения с ЦК оставались хорошими. Тем более что Татария все-таки выполнила три плана, но... по сдаче металлолома. Правда, при этом под прессы и резаки попали сотни единиц вполне пригодной техники, но главное было – отрапортовать.
     В аппарате ЦК КПСС и Совмина СССР тогда было немало влиятельных людей, выдвинутых Игнатьевым в свое время на руководящую работу. Поэтому проблемы финансирования, выделения фондов для промышленности, особенно для товаров народного потребления, решались для Казани сравнительно безболезненно. Снабжение продуктами, по меркам того времени, было неплохим. Говорили, что Игнатьев открывает двери в кабинетах на Старой площади и в Охотном ряду ногой, что на партийном «новоязе» означало высшую степень авторитета.
     Улучшение снабжения республики, в первую очередь Казани и нефтедобывающих районов, продуктами связано и с тем, что Игнатьев сумел решить самый болезненный для каждого региона вопрос об уровне обязательных поставок зерна в государственный фонд. После личного посещения им Аристова план был существенно уменьшен, что помогло развитию животноводства и улучшению снабжения городов продуктами. В конце 1959 г. по итогам работы сельского хозяйства на республики и области пролился очередной «дождь» наград. Игнатьев получил медаль «За трудовую доблесть», награду явно не «секретарскую», но такой же наградили и самого Хрущева. В целом работа Татарского обкома в области подъема сельского хозяйства ставилась тогда в пример другим регионам. Написанная Игнатьевым брошюра об опыте партийного руководства развитием сельскохозяйственного производства была выпущена издательством «Советская Россия» в Москве большим тиражом и разослана во все партийные организации страны.
     В тот период Хрущев весьма активно проводил кампанию по «сближению науки с практикой», в ходе которой нередко принимались непродуманные, а иногда и авантюрные решения, заклейменные вскоре как «волюнтаризм». Особенно это касалось биологической науки и ее практического применения в сельском хозяйстве. Так, под лозунгом «Вернуть науку с асфальта на землю» предполагалось перевести вузы, даже Всесоюзную академию сельскохозяйственных наук в провинцию, разместив их на базе крупных совхозов и колхозов. Одновременно начали выявлять и ученых, занимавшихся «бесполезными, оторванными от практики» исследованиями. Однако видные ученые под различными предлогами отказывались покидать «асфальт», и все новации прекратились сразу же после отрешения от власти их автора.
     В связи с этой кампанией попал в неудобную ситуацию и С.Д. Игнатьев, решивший по указанию высшего руководства «повернуть лицом к практике» казанских ученых. Выбор пал на широко известные в стране Институт биологии Казанского филиала Академии наук СССР и Казанский ветеринарный институт. Для доклада на отчетно-выборной партконференции подобрали примеры, свидетельствующие об оторванности некоторых направлений научно-исследовательской деятельности этих институтов от требований жизни. Задание выполнил сельхозотдел обкома, представивший справку, в которой Институт биологии упоминался как занимающийся никчемными исследованиями перелета птиц, в ход была пущена фраза: «Вместо работы воробьев считают», приводились подобные примеры и по Ветеринарному институту. Все это вошло в текст доклада С.Д. Игнатьева на состоявшейся 10 – 11 декабря 1957 г. конференции и вызвало большой резонанс в научных и партийных кругах. В журнале «Крокодил», корреспондент которого был на конференции, вскоре появилась карикатура, изображающая казанских ученых-орнитологов лежащими в поле и считающими пролетающих в небе птиц.
     Карикатура переполнила чашу терпения ученых, они обратились в ЦК, и в Казань прибыла авторитетная комиссия АН СССР. Выводы ее были однозначны: исследовательская работа Института биологии полностью отвечает требованиям, поставленным перед учеными ЦК КПСС. Кроме того, на имя Игнатьева пришло письмо, в котором ученый секретарь отделения биологии АН СССР сообщил о том, что миграция птиц – «тема закрытая», и упоминать о ней в печати или на собраниях не следует. Изучается она по заданию Министерства обороны, поскольку птицы могут быть использованы потенциальным противником как средство бактериологической войны.
     В последовавшем после этого конфуза «разборе полетов» выяснилось, что во всей этой «птичьей истории» виноват инструктор сельхозотдела обкома, переведенный сразу на другую работу. Столь же безосновательными оказались и упреки в адрес ученых Ветеринарного института. Сделав для себя соответствующий вывод, Игнатьев в дальнейшем все представляемые ему материалы по научно-исследовательской работе пропускал через экспертизу отдела науки и школ.
     С приходом Игнатьева утвердился новый, весьма требовательный стиль работы с кадрами. На должности председателя Совета министров ТАССР находился тогда Саид Мингазович Шарафеев, фигура легендарная, единственный в истории республики человек, дважды побывавший на этом посту. Правда, теорию он жаловал не особенно, кажется, за многие годы заочной учебы в ВПШ так и не смог получить диплом, но финансист был «от бога», да и сельское хозяйство знал отменно. Биография его была типична для того времени.
     Через несколько лет мы с ним встретились в больничной палате, многое из того, что я знал только по книгам, для него было частью жизни, и он охотно рассказывал обо всем. Запомнился такой эпизод. К осени 1937 г. недавно приступивший к работе 30-летний нарком финансов Шарафеев остался в правительстве единственным из руководителей наркоматов. Все остальные, а также председатель Совнаркома и его заместители оказались в тюрьме, и ему пришлось некоторое время подписывать все правительственные документы. Жена, отправляя утром на службу, давала в руки сверток с бельем и сухарями на тот случай, если заберут, но обошлось.
     Шарафеев был отправлен на пенсию в начале 1959 г. в возрасте 52 лет, на его место был поставлен «человек со стороны» – инструктор ЦК КПСС А.А. Абдразяков. Потом передавали, что Игнатьев говорил: «Наверное, мы поторопились расстаться с Шарафеевым».
     Были произведены и некоторые другие кадровые замены. Так, в обком вернули руководителя финансово-хозяйственного сектора А.П. Бушнева, в свое время отправленного Муратовым на работу в Казанский горисполком из-за излишней «предприимчивости», наносившей, по его мнению, ущерб авторитету партийных органов. Но занимавшим после него этот пост работникам, скрупулезно соблюдавшим все инструкции, не хватало этой самой предприимчивости и умения обойти инструкции, что негативно сказалось на состоянии материальной базы и условиях работы аппарата обкома и райкомов. По словам К. Фасеева, выслушав жалобы, Игнатьев сказал: «Вернуть Бушнева, сукина сына», что и было сделано. Легендарная фигура аппаратного фольклора – А.П. Бушнев, за глаза его называли «дорогой мой»: этими словами он встречал посетителей, что вовсе не означало обязательного удовлетворения просьбы. Недовольному отказом он разъяснял, что «дорогой мой» означает только то, что выполнение просьбы дорого обойдется партийному бюджету, а вовсе не его личное отношение к просителю. После «второго пришествия» он проработал на этой должности более двадцати лет, вполне устраивая Табеева и Мусина. Но был, как и несколько других «обкомовских старослужащих», отправлен на пенсию Усмановым, так же как и Муратов, не любивший чрезмерной предприимчивости, уже начавшей проникать и в партийную среду.

     Б.Ф. СУЛТАНБЕКОВ.
     (Из книги
«Семен Игнатьев. Свет и тени биографии сталинского министра».)