В татарской столице (ч.8)

     О.С. дотащил этот бюст Ленина от аудитории, где проходило расставание с курсантами, до своего кабинета (метров двадцать пять) и с облегчением опустил его на письменный стол, на котором стоял пластмассовый письменный прибор (тоже подарок от врачей-курсантов). И более ничего, если не считать стекла, под который я подкладывал ему фотографии, самодельные фотоколлажи и тому подобное. Чаще всего он их не замечал. Или не хотел воспринять заложенный в них (под) смысл (а я рассчитывал). 
     А пока возвратимся к бюсту Ленина серебристо-матового цвета. Гравировка была неглубокой, посему я без особого труда зашлифовал «Коллективу» и вместо этого нацарапал «Аспиранту». Недели две презент «Аспиранту кафедры...» стоял перед лицом О.С., но тот измененного адресата не замечал. Тогда я после одного из разговоров с О.С как бы между прочим заметил: «Бюст я могу уже забрать?». О.С. окинул меня недоумевающим взглядом. «Ведь это же подарок мне!» – объяснял я ему словно ребенку. О.С. сдвинул очки на лоб, развернул бюст – гравировкой на цоколе – к себе, прочитал выцарапанное мной – конечно, отличающееся по исполнению от остальной надписи – слово и, не зная, как на это внешне реагировать (надеюсь, что в душе он улыбнулся), махнул рукой. Мол, детские выходки. Правда, так безобидно для меня кончалось не всегда, особенно в последние годы пребывания О.С. в Казани.
     Но случались ситуации, когда О.С. даже терял дар речи. 
     Так как мой винницкий приятель (бывший сосед четы Нугмановых) работал на комбинате Оргсинтез, то довольно часто приходили оттуда на консультацию его друзья по службе. Среди них был молодой инженер, что-то познававший по заданию завода в течение нескольких месяцев в Японии. Как и все советские граждане, находившиеся в загранкомандировках, он весьма сдержанно тратился на еду, чтобы скопить валюту на покупку чего-то особенного (к примеру, магнитофончика). Еще в Японии у него возникли проблемы с пищеварением, советы врача советского посольства не очень помогли. Единственное, что успокаивало боли – порошок, продававшийся в Японии в небольших пакетиках (у нас тогда продавали в подобной упаковке шампунь на одну «головомойку»). Вскрыл пакетик, высыпал его содержимое в рот, запил несколькими глотками воды – и боль на какое-то время проходила. Такой пакетик он мне принес показать, сообщив, что у него осталось их всего два. Не вспомню состав этого порошка, но, скорее всего, основным ингредиентом его было связывающее соляную кислоту желудочного сока вещество. Я забрал у пациента и второй пакетик, объяснив ему, что все дело – в несвоевременном желчеотделении (дискинезии), которую мы ликвидируем «в два счета». Так оно, по сообщению моего приятеля из Оргсинтеза, и произошло. А пакетики остались лежать в моем портфеле, ожидая «подходящего случая».
     Спустя какое-то время на заседании терапевтического общества кто-то из мединститутских докладывал о прогрессе в гастроэнтерологии. И упомянул как раз о вышеописанном методе лечения в Японии. Порошки, мол, действуют быстро, локально (там, где источник болей, изжоги и пр.), не то что таблетки.
     В обсуждении доклада я выразил удивление тому, что докладчик считает этот метод новым: в нашей клинике используют его уже ряд лет. И жестом иллюзиониста вынул я из верхнего (для галстучных платочков) карманчика пиджака предварительно вложенные туда два мешочка с японским средством. Докладчик оторопел, робко попросил дать ему рассмотреть эти мешочки. «Берите насовсем», – я был великодушен – «у нас этого добра хватает». Аудитория зашумела: никто и не представлял, как далеко вперед клиника профессора Радбиля оторвалась от других. А сам профессор потерял дар речи.
     Такими вот «разгрузками» я предотвращал у себя развитие инфаркта...
     А моя диссертация? Она уже неслась на всех парусах. Я исследовал у больных натрий и калий в крови, желудочном соке и в слюне (последнее – как один из косвенных показателей минералокортикоидной функции коры надпочечников). Другим показателем являлись результаты так называемой водной пробы Робинсона-Пауера-Кеплера: звучит-то как (!), а на самом деле – никаких сложных исследований, кроме определения хлоридов и мочевины в плазме крови и в моче, но зато больные вынуждены были в течение 45 минут выпивать по 20 мл воды на килограмм веса. И наконец – проба с нагрузкой калием. Кроме того, проводилось лечение страдающих язвенной болезнью дезоксикортикостероном-ацетатом. Об экспериментальных исследованиях – отдельно. О.С. знал об этом весьма приблизительно, что меня даже устраивало, так как глубоко вникать в мою концепцию он, по причине постоянной спешки, все равно бы не стал, и его советы могли бы быть неверными. Игнорировать же их и потом оправдываться за это перед О.С. было бы неприятным действом (для нас обоих).
     Я понимаю, что многие читатели уже давно решили, что я нахал, не уважающий память о своем учителе, что я бахвалюсь и прочее. Однако опыт ВСЕХ других аспирантов (учеников) О.С. показывал, что их ожидание советов от научного руководителя профессора Радбиля затягивало выполнение диссертаций на долгие годы. Я не читал кандидатскую диссертацию самого О.С. Радбиля. Но с докторской его я однажды в Центральной медицинской библиотеке решил ознакомиться. Тогда же я обнаружил, что он ее защищал дважды, ибо в первый раз диссертацию не утвердила Высшая аттестационная комиссия (ВАК) СССР. О.С. изучал сочетание язвенной болезни с другими заболеваниями. Много (безосновательно) рассуждал о взаимосвязях. Статистическая обработка материала была примитивной...
     Пару слов о статистике. Помню, еще во время студенческих лет слышал от профессора Б.С. Шкляра (о нем подробно в «Моей Виннице»), что иностранные ученые-медики не цитируют работы советских авторов, так в этих работах, из-за отсутствия статистической обработки материала, выводы голословны. Постепенно, как раз в середине 60-х годов, наши медицинские журналы начали отказываться от публикации работ, в которых отсутствовала статистическая (математическая) обработка материала. В ГИДУВ приезжал из Москвы профессор из ЦОЛИУв (Центрального ордена Ленина института усовершенствования врачей Министерства здравоохранения СССР) и прочитал для преподавателей лекцию о статистической обработке материалов медицинских исследований. (Фамилию этого пожилого профессора с академической бородкой я долго не мог вспомнить. Однако в конце июля 2014 года, уже после подписания этой книги в печать, все-таки нашел в Интернете материалы о нем. Аркадий Михайлович Мерков (1899 – 1971), окончивший в 1923 г. Харьковский медицинский институт, в 1924 – 1929 гг. заведовал Винницким окружным отделом здравоохранения.) Я, прослушав лекцию проф. А.М. Меркова, ничего не понял. Н.И. Вылегжанин уверял меня, что он понял все. В ГИДУВе открыли специальный кабинет на кафедре эпидемиологии, где стояли поначалу простые арифмометры (!) и оказывалась некоторая техническая помощь в обработке материалов.
     Постепенно я познавал азы математической статистики – без нее было уже нельзя. На одной из кафедр биологического факультета Казанского университета (как и для чего я туда попал?) выяснил у тамошнего аспиранта из Дагестана, что его по статистическим методам натаскивает заведующий кафедрой, которому за семьдесят! Ободренный таким примером, предложил О.С. с ним позаниматься, чтобы хотя бы ввести в курс дела. Он отказался раз, другой – больше не предлагал. Так и не знал он ничего, кроме процентов...
     Я осмелюсь заявить, что в целом он был так настроен на переезд в Москву (особенно после смерти матери), что ни кафедральные, ни институтские, ни казанские дела его не особо «колыхали». Только самое необходимое: консультации высокопоставленных лиц и все, связанное с приобретением «Волги». Раньше у него была «Победа» («с занавесочками», как не забывали дополнять ревнивые дамы, которых он за занавесочками не скрывал, в отличие от дам иных). Я сначала поразился, что он мне доверил такое важное дело: представлять его на заседании какой-то важной комиссии по борьбе с алкоголизмом. Случилось это буквально в первые месяцы моего пребывания на кафедре. А потом я понял, что все, касающееся так называемой общественной деятельности, было не для него. Лучше он в эти часы где-то что-то заработает консультациями. Или просто проведет время в свое удовольствие.
     «Ну что вы за своего учителя взялись?» – не перестаете удивляться-возмущаться вы, мой читатель. А как прикажете оценивать направление «зеленого» аспиранта на комиссию, состоящую из профессоров и доцентов? Заседание состоялось в здании психиатрической больницы на ул. Волкова. Возглавлял комиссию профессор Михаил Петрович Андреев (заведовавший кафедрой психиатрии в медицинском институте 35 лет, в 1932 – 1967 гг.!) – главный психиатр Минздрава Татарии. Рядом с ним сидел ветеран ГИДУВа, заведующий кафедрой неврологии профессор Иосиф Иосифович Русецкий (заведовал кафедрой в 1930 – 1964 гг.). И так далее. Как я себя чувствовал, как я ничего не понимал (они называли фамилии, И.О. лиц, о которых я даже не слышал), как поминал я про себя при этом О.С. «незлым, тихим словом» (Тарас Шевченко). И М.П. Андреев, и особенно И.И. Русецкий были уже «в закате». Но я их, по крайней мере, видел и слышал. Как и многих других «столпов» ГИДУВа (конечно, и мединститута тоже, но я вспоминаю преимущественно о ГИДУВцах).
     Коротко – о них, но перед этим несколько объясняющих дальнейший текст слов. В некие времена ГИДУВ, созданный в 1920 году, называли, в шутку или со злобы – кто как, «жидув». Посудите сами.
     Первые десять лет (1920 – 1930) ректором ГИДУВа был профессор-терапевт Роман Альбертович Лурия (1874 – 1944). Р.А. Лурия был единственным ИЗБРАННЫМ ректором, все остальные ректоры были НАЗНАЧЕНЫ. Р.А. переехал затем в Москву, где организовал Центральный институт усовершенствования врачей.
     (Помню, что на празднование 100-летия со дня рождения Р.А. Лурии в Казань приезжала его дочь Лидия Романовна (1908 – 1991). Заседание памяти Р.А. Лурии проходило в той же аудитории (кафедры терапии N1), где он многие годы читал лекции врачам-курсантам, вел собрания сотрудников и пр. Я, что скрывать, очень хотел выступить с докладом о развитии идей Р.А. Лурии в современной медицине (даже набросал тезисы), но от кафедры получил возможность выступить только доц. Р.И. Хамидуллин, не вызвавший своим докладом, мягко говоря, восторга у аудитории.) 
     Вторым и четвертым (по очереди) ректором ГИДУВа был профессор Моисей Израилевич Аксянцев (1897 – 1965): в 1930 – 1932 гг., за чем последовала длительная научная командировка за рубеж, и в 1933 – 1937 гг. 
     (В 1937 г., как мне кажется, именно эта заграничная командировка послужила поводом репрессий против М.И. Аксянцева. Вскоре после окончания войны его выпустили из ссылки, а потом снова засадили за решетку. Все эти годы семье М.И. Аксянцева, как мне рассказывал О.С. Радбиль, помогал находившийся в родстве с М.И. Аксянцевым профессор-терапевт Залман Израилевич Малкин (1897 – 1980). Оба они были родом из Белоруссии. З.И. Малкин заведовал кафедрой в медицинском институте с 1932 по 1969 г. и был весьма крупным авторитетом, возможно, не уступая ни в чем Л.М. Рахлину.
     Цитирую: «В 1937 г. в ряду первых жертв по «изобличению скрытых троцкистов» М.И. был освобожден от работы, исключен из партии (в рядах которой был с 1919 г.), арестован, обвинен в троцкизме – 58-я статья и лишение свободы на 10 лет с поражением в правах на 5 лет. Что было в течение этих 10 лет – неизвестно. В его трудовой книжке есть только одна запись – «1946 – 1947 гг. – заведующий терапевтическим отделением больницы Индигирского горно-промышленного управления (Хабаровский край)».
     После возвращения в Казань М.И. работает в Казанском НИИ травматологии и ортопедии (КНИИТО) под руководством профессора Л.И. Шулутко. В 1949 г. он был вновь освобожден от работы без объяснения причин и сослан в Красноярский край, где в течение 5 лет заведовал терапевтическим и туберкулезным отделениями райбольницы Соврудника поселка Северо-Енисейск. В 1954 г. М.И. был полностью реабилитирован и приказом МЗ СССР направлен научным работником в КНИИТО, где работал до конца жизни; с 1962 г. – руководителем отдела патофизиологии».(http://kgmu.kcn.ru/ubi/index.php?option=com_content&view=article&id=48:aksyancev&catid=6:uface&Itemid=45)
     Так как в вышеуказанном отделе занимались экспериментами по изучению действия минералокортикоидов, О.С. посоветовал мне встретиться с М.И. Аксянцевым. Не помню, о чем мы беседовали. Зная о предшествующих страданиях профессора, я – это помнится – так и не смог найти верный тон в нашем разговоре о возможных механизмах действия минералокортикоидного препарата ДОКА.)
     Третьим ректором (во время загранкомандировки проф. М.И. Аксянцева) был Ария Яковлевич Плещицер (1932 – 1933).
     Пятым ректором ГИДУВа в 1937 – 1938 гг. был профессор Борис Соломонович Гинзбург (1895 – 1974). Я его видел только на улице (кто-то объяснил, с кем мы случайно встретились). Но хорошо знал его дочь Ольгу Борисовну Святкину.
     Мать ее – профессор Клавдия Андреевна Святкина (1912 – 1990) была педиатром, и Ольга пошла по специальности матери (мать значится в Чувашской энциклопедии, что связано либо с местом ее рождения – Алатырь, либо с национальностью, а, возможно, с тем и другим). Позднее О.Б. – весьма пикантная молодая женщина (на пару лет старше меня) переехала в Москву.
     Шестым и восьмым ректором ГИДУВа в 1939 – 1942 и в 1944 – 1951 гг. был доцент-терапевт Давид Евсеевич Потехин (1901 – 1978). Я помню его хорошо, несколько раз встречался с ним, работавшим в медицинском институте, на заседаниях терапевтического общества и в других местах.
     На этом список евреев-ректоров (директоров) ГИДУВа завершился. Но в институте заведующими кафедрами, доцентами и ассистентами работало, как тогда говорили, непропорционально много евреев. В 1952 – 1953 годах – в период позорно-знаменитого «дела кремлевских врачей» – кадровый состав преподавателей ГИДУВа подчистили, но все еще... Так сложилось: посему преобладание евреев среди упоминаемых ниже лиц – не преднамеренный отбор автора.
     Кроме И.И. Русецкого, к корифеям ГИДУВа, без сомнения, относился профессор – рентгенолог-радиолог Дмитрий Ефимович Гольдштейн, заведовавшей кафедрой в 1926 – 1967 гг. И профессор – травматолог-ортопед Лазарь Ильич Шулутко, заведовавшей кафедрой в 1937 – 1971 гг. И профессор – дерматолог-венеролог Яков Давидович (И.О. – ?) Печников, заведовавший кафедрой в 1932 – 1968 гг. И профессор Леопольд Матвеевич Рахлин (в ГИДУВе с 1922 г.), заведовавший кафедрой терапии N2 в 1948 – 1952 гг. и кафедрой терапии N1 в 1953 – 1974 гг. И профессор Юрий Александрович Ратнер, заведовавшей кафедрой онкологии и хирургии с 1946 г. (в ГИДУВе – с 1934 г.).

Соломон ВАЙНШТЕЙН.
(Продолжение следует.)

На снимке: профессор Оскар Радбиль.