В татарской столице (ч.4)

Кандидат медицинских наук

     С 1 октября 1963 г. я стал аспирантом, казанцем. 
     Примерно месяц жил я еще один, приводя (смененную на белгородскую) квартиру в божеский вид. Квартира была полна клопов, основные скопления которых – в электрических розетках (развилках проводки) у потолка. И – тараканов, разбегающихся с типичным шорохом их крылышек по квартире при включении электрического света. Я что-то рассыпал, чем-то брызгал – «квартиранты» мое жилище не покидали. Да и куда им далее лестничной клетки уходить: на улице уже морозно. Вечером под ногами, когда я поднимался на наш третий этаж, с треском лопались их облеченные в хитиновую оболочку тела.
     И весь подъезд – в самогонном аромате: из двенадцати квартир на нашей лестничной клетке переработкой сахара в алкоголь не занимались, кажется, только в двух.
     Разозлившись на выползавших из всей щелей насекомых, я купил две шашки, по-моему, с ДДТ (для дезинфекции больших сельскохозяйственных складов) и сжег их в нашей 32-метровой квартире, предварительно подложив под шашки по листу жести. Убедившись, стоя на улице и глядя на окна квартиры, что дом не загорелся, ушел на два дня. Ночевал на твердых больничных кушетках. Возвратился – увидел толстый слой тараканьих трупов на полу и на треть заполненную ими же сухую ванну. Ощутил себя Кутузовым или Суворовым (кто там побеждал прусаков?), хотя бороться с тараканами, имеющими постоянную прописку в нашем доме, пришлось все шестнадцать лет.
     Вскоре ко мне присоединилась семья – жена с 8-ми месячным сыном. Еще в приближении рождения сына нам выдали на той же окраинной Крейде, прямо напротив «невкусно пахнущего» мясокомбината, двухкомнатную квартиру, которую осенью довольно быстро удалось обменять на такую же квартиру в Казани. Обменявшаяся с нами семья отставного офицера просто переехала в город с хорошим снабжением продуктами питания. В Казани в ту пору уже исчез белый хлеб, в ржаную муку добавляли горох (моя мать высылала для внука белые сухари, кое-что еще из Винницы), но мясо пока в продаже было. Правда, как характеризовал ситуацию уролог железнодорожной больницы Султан Мухамедович  Муталибов: «Вчера был в кино – запах, как в нашем отделении...» 
     Новая рецептура хлеба была не «по нраву» желудочно-кишечному тракту многих.
     Обменял я квартиру «вслепую» – время поджимало. Квартира оказалась рядом с 7-м заводом (ныне ОАО «Завод Элекон»), по улице Короленко. Очень далеко от клинической базы кафедры по улице Николая Ершова. От центра города, от ГИДУВа, от библиотеки медицинского института, от вивария... Пешком – почти 1,5 км до проспекта Декабристов, потом – троллейбусом до Кольца, далее – трамваем до больницы. Всего — примерно одиннадцать километров. Дорога занимала не менее полутора часов.  
     Сына пока не удавалось пристроить в ясли. А моя аспирантская стипендия – гроши.
     Потом нашли няню. Жена устроилась на работу. Непривычные к таким морозам, к плохому снабжению, к тараканам и пр. первую зиму мы перенесли трудно. Уже к весне я получил разрешение на дежурство в больнице (как правило, больничное руководство позволяло кафедральным работникам, в основном это были клинические ординаторы, брать дежурства лишь спустя год после начала работы в больнице). Бывали периоды, особенно в отпускную пору, когда я дежурил по два, а то и по три дня подряд. Кроме того, прошу прощения за то, что пишу и об этом (мне не стыдно): дежурный врач ДОЛЖЕН был «снимать пробу», то есть мог законно столоваться в больнице три раза в день. Нередко и дежурившие больничные врачи-терапевты просили меня «снять пробу» за них: невкусная больничная еда никак не прельщала ее даже только пробовать перед уходом домой, где их ждало что-то существенно лучшее. Меня же, сидевшего в больнице до позднего вечера, устраивала любая  больничная еда, избавлявшая от необходимости стоять в очереди в столовке, просиживать час и более в ресторане.
     Второй и все последующие годы (в том числе, зимы) мы встречали уже опытными и закаленными. А первый год — не забыть, особенно в периоды болезни сына. Я — моя стипендия все равно шла – оставался тогда дома. Пытался хоть что-то сделать по диссертации, но не тут-то было: сын требовал постоянного внимания. 
      Хорошо хоть, что он не помнит, как я пытался его отвлечь...
     Со стипендией произошло следующее. По существующему тогда положению, она должна была быть приравненной к окладу по последнему, перед поступлением в аспирантуру, месту работы. Тем же, кто был зачислен в аспирантуру непосредственно после окончания института, назначалась стипендия в размере, если не ошибаюсь, 80-ти рублей в месяц. По идее — вроде бы, минимальная из всех возможных вариантов. Увы, только по идее: моя месячная зарплата линейного врача была всего 74 рубля — ее я и получал в течение трех лет аспирантуры. Николай Иванович пытался решить этот парадокс в мою пользу, но главный бухгалтер института оставался непреклонным.
     О главном бухгалтере института как раз на этом месте и замолвим слово. И. А. Гороховер (если я не указываю имя-отчество полностью, то не из-за неуважения, а просто из-за опасения написать его неверно вследствие провалов в памяти) был не только главным бухгалтером, но и — одновременно! — доцентом кафедры организации здравоохранения в том же ГИДУВе. Как мне объясняли, подобное совместительство было противозаконным. Но кто знал финансирование медицинских учреждений лучше И. А. Гороховера, книги которого по этой тематике издавались и в Казани, и в Москве? Кстати, до сих пор (!) труды И.А. Гороховера (например, этот: Гороховер И.А. Планирование и финансирование больницы и поликлиники. – М.: Медицина, 1967. 252 с.) цитируются во всех диссертациях по подобной тематике. 
     Невысокий, грузный, подслеповатый, слегка картавящий и говорящий с легким еврейским акцентом, главный бухгалтер-доцент был специалистом высокого класса. Я в этом убедился лет примерно через пять-шесть, когда явился в бухгалтерию за помощью особого рода. Один из моих «левых» пациентов — какая-то «шишка» на авиационном заводе – спросил, чем он меня может отблагодарить. Я ответил, что институт наш бедноватый, а мне бы хотелось иметь в учебной комнате негатоскоп для просматривания рентгеновских снимков. Стоит он недорого – сумма для завода смехотворная. Через неделю мне был доставлен подарок авиационного завода, а еще через несколько месяцев я получил оттуда письмо с просьбой перевести (оформить) негатоскоп на баланс ГИДУВа. Позвонил в бухгалтерию завода: мне объяснили, что для передачи на баланс требуется согласие не только их министерства, но и Минздрава СССР. Я уже не рад был подарку – пошел искать совета у И.А. Гороховера. Тот, войдя в курс дела, позвонил в бухгалтерию завода и медленно, как он обычно разговаривал, объяснил тамошним финансистам способ, позволяющий обойти переписку с министерствами. Те, видимо, ему в чем-то возражали. Тогда доцент-главбух несколько по-другому, причем говоря еще медленней, растолковал несмышленышам короткий путь передачи на баланс. Потом все было провернуто даже без моего участия.
     Но тот же И.А. Гороховер сделал для меня еще одно «доброе дело». Так как я защитил кандидатскую диссертацию во время прохождения аспирантуры (срок ее подходил к концу в сентябре, защита состоялась в мае 1966 года), с  подачи И.А. Гороховера ректор (не от великой любви, а сейчас поймете – почему) «наградил» меня  дополнительным месячным отпуском. Использовать я его не мог, так как начались занятия. В результате я, уже ведущий группу врачей ассистент (хоть и на полставки — об этом позже), получил в «награду» еще один — 37-й – месяц 74 рубля вместо примерно 170.  
     И.А. Гороховер умел считать и свои деньги – и, я уверен, делал все возможное, чтобы начислить себе премию за экономию по фонду заработной платы. Когда он тяжело заболел (у него была опухоль кишечника), главным бухгалтером стала его заместительница. Тоже «экономящая каждую копейку», о чем не раз говорилось и что ставилось в пример другим на общеинститутских собраниях. Причем, делала это она оригинально: «сэкономленные» суммы оседали на ее личной сберкнижке. Судили, дали немало лет. Но вскоре случилась амнистия женщинам – и ее выпустили на свободу.
     Вернемся, однако, назад: ко времени смены моей белгородской прописки на казанскую. Итак, я живу в городе, овеянном для меня какой-то дымкой загадочности. Причиной того был роман Константина Васильевича Лебедева (1921 – 2002) «Люди и степени». Роман был напечатан в 1956 году, если не ошибаюсь, в журнале «Новый мир». О нем на лекциях по нормальной физиологии рассказывал в Винницком медицинском институте профессор Николай Карлович Витте. Н.К. был настолько восхищен романом, что мне захотелось немедленно самому этот роман прочесть. Конечно, я, в отличие от Н.К. Витте, не только не знал никого из описываемых там лиц (пусть под другими именами), но и не понимал того духа соперничества, который всегда присутствует на больших институтских кафедрах, причин той неприязни, которая скрыто или явно обнаруживается при анализе взаимоотношений сотрудников кафедры. Возможно, как раз эта загадочная для меня жизнь научных коллективов, Ученых советов, мира ученых, в целом, породили тот ореол, в котором для меня существовала Казань с ее старинным университетом, Академией наук – в военные годы, с Волгой, с каковой в России связано так много...
     Еще совсем малость об ассистенте кандидате медицинских наук К. В. Лебедеве – и мы возвратимся к началу моей аспирантуры. Я видел К.В. на кафедре нормальной физиологии лишь однажды, мельком. Какой-то особой внешностью К.В., как он мне увиделся, не отличался, может быть, лишь откровенной простотой внешности. Но, судя по роману, обладал незаурядным умом и писательским талантом. Увы, «Люди и степени» – второе и последнее крупное произведение, написанное К.В. Лебедевым. Читал я, правда, в газете «Советская Татария», что ли, рассказ К.В. на военную тему. А.А. Агафонов уверял меня, что К.В. работает над большим роман, в котором будут изложены натуралистично, не приукрашено военные будни. Кто знает, возможно, рукопись этого романа существует и когда-то роман будет опубликован. Кто, кроме самых близких друзей патологоанатома и судебного медика, кандидата наук Юрия Георгиевича Забусова (о нем ниже), прежде знал об его увлечении литературным творчеством? А теперь мы с удовольствием читаем его прозу и стихи...
     При написании реферата для поступления в аспирантуру я обратил внимание на большой обзор о влиянии гормонов коры надпочечников на желудок, опубликованный относительно недавно перед тем в, если не ошибаюсь, «Клинической медицине». Авторами обзора были О.С. Радбиль и Ф.Р. Валеева. Почему-то я решил, что Ф.Р. Валеева – «правая рука» профессора в том, что касается научных исследований на кафедре. И заранее боялся ее строгого контроля. Как я ошибался! Фарида Рашидовна оказалась милой женщиной по фамилии уже Нугманова (вышла вторично замуж), к научным исследованиям на кафедре не имеющая никакого отношения. Исключая свои собственные исследования, которые непомерно затянулись.
     Более того, ни-ка-кие другие научные исследования на кафедре не проводились. Пару лет перед моим зачислением на кафедру окончили аспирантуру Диляра Хафизовна Максудова и Маргарита Ивановна Пивикова, изучавшие влияние Ижевской минеральной воды на систему пищеварения. Однако до завершения их диссертаций было далеко.
     Исследования ассистентки кафедры Фариды Рашидовны по теме научного обзора (см. выше), в связи с беременностью, рождением второго сына, тоже застопорились – и окончание их (защита диссертации) лишь смутно виделось в неблизкой перспективе.
     Правда, широко рекламировал всем свои научные разработки (описторхоз — рак печени) ассистент Рагиб Ибрагимович Хамидуллин, но они проводились (в опытах на крысах) на кафедре Николая Ивановича Вылегжанина и под научным руководством последнего. Доцент кафедры Ашраф Закировна Давлиткильдеева и ассистентка Надежда Ивановна Ионова, как я понял, к научным изысканиям не стремились и профессором к этому не принуждались. 
     И доцент, и ассистенты приняли меня радушно, но помощи, научного совета от них ожидать не приходилось. Вся надежда была на профессора. Посему расскажу подробнее сначала о нем.
     Оскар Самойлович Радбиль (коллажи 01. и 02.), 1919-го года рождения, перед войной учился в Киевском медицинском институте и (одновременно) на биологическом факультете Киевского университета. Последний он не закончил, но «биологическую жилку» в его рассуждениях я замечал неоднократно. С институтской скамьи попал врачом на фронт, там заболел (почки) и был демобилизован. 

Соломон ВАЙНШТЕЙН.
(Продолжение следует.)