В татарской столице (ч.3)

     Мне был выдан служебный проездной билет (если не ошибаюсь, то «форма 3» или «форма 3а»), который имело только высокое железнодорожное начальство. По этому билету я имел право проезда в мягком вагоне любого поезда от Курска до Харькова (направление север-юг), до Купянска (юго-восточное направление), пр. И – главное: я имел право остановить в любом месте поезд, в котором я ехал, или заказать через дежурного по станции стрелочника и др., имеющих доступ к телефону, остановку проезжавшего поезда. Это – для высадки меня, для посадки меня с больным и так далее.
     Хотя три километра от железнодорожных путей могли оказаться и пятью, хотя найти это село и домик, в котором проживал заболевший железнодорожник, было подчас нелегко – я был доволен. Время летнее, сухое. Места красивые. Чего еще?
     Нередко со мной ездил один из линейных фельдшеров (часть выездов фельдшера, как уже указывалось, выполняли самостоятельно), который и дорогу указывал, и где на обратном пути в озере поплавать можно было – знал, и перекус в семье заболевшего организовывал. Пировать мы там не пировали, но яичница с салом – типичное угощение для медиков – выставлялась на стол. Один из фельдшеров – тот, что постарше – привозил почти всегда с вызовов гостинцы: у проживающих в деревнях железнодорожников было подсобное хозяйство. Кстати, этот фельдшер при знакомстве со мной первым делом поинтересовался, или я – член партии. Получив отрицательный ответ, успокоился: мол, я для него, партийца, безопасен.
     Путевые обходчики, владевшие большими участками земли (включая так называемую полосу отчуждения железной дороги), были особенно зажиточными. Работа у них, правда, была тяжеленная. Нередко всей семьей не справлялись с очисткой пути от снега, от бурьяна. Однако земли хватало не только на картофель для самих, но и для прочих овощей и фруктов, для того, что скармливалось корове, свинье (свиньям), домашней птице (куры, гуси). Излишки, а их было немало, продавали на харьковских рынках. Эти «тайны» не скрывались – все знали, насколько физически трудна и ответственна работа путевого обходчика, да и домашнее хозяйство – «не сахар».
     Имея указанный выше билет, я не только «гонял» со своим грудничком-сыном из Белгорода в Курск к тестю с тещей и обратно. Я ездил в Харьковскую медицинскую библиотеку, где собирал материал для необходимого, по условиям конкурса, реферата. Отослав реферат, я уже не был так безмятежен, как ранее. Что-то вроде бы «светило».
     И, действительно, довольно быстро пришло еще одно письмо из Казани: приглашали на собеседование. Дело было в конце августа – билетов на поезд не достать (возвращались к месту учебы студенты, курсанты, пр.). Помогла железная дорога: устроили мне билет на обходной поезд (через Пензу и т.д.), которым я добирался из Харькова до Казани двое суток.
     Денег на поездку, правда, не было, но я позвонил матери – и она обещала расходы компенсировать (а пока, мол, займи).
     С вокзала в Казани – в отдел кадров ГИДУВа, оттуда – в общежитие. А на следующее утро – в рядом с общежитием расположенную железнодорожную больницу для беседы с профессором.
     Профессор Оскар Самойлович Радбиль – мой будущий учитель и соавтор – произвел на меня в своем довольно скромном кабинете очень хорошее впечатление. Я на него, по крайней мере, не отрицательное. Он был, по его словам, не против моей кандидатуры. Но не преминул заметить, что на два места в очную и три или четыре (точно не помню) в заочную аспирантуру по терапии имеется 15 кандидатов. И что все решает проректор по научной и учебной работе доцент Николай Иванович Вылегжанин, с которым мне надо будет встретиться после полудня.
     Николай Иванович был приветлив, даже благожелателен. Расспрашивал меня более подробно, чем профессор. И упомянул, что хорошо знает и уважает моего учителя по Виннице профессора-патофизиолога Якова Мироновича Бритвана. Сам же Николай Иванович заведовал с 1953 г. кафедрой общей патологии и являлся как патологоанатомом, так и патофизиологом.
     Я побежал на телефонную станцию, позвонил маме и попросил ее связаться по телефону с проф. Бритваном (они, разумеется, знали друг о друге, но близко знакомы не были). Я ведь занимался у него в студенческом кружке – и меня-то он помнил хорошо: с того времени прошло лишь несколько лет. (На следующий день Н.И. Вылегжанин как бы между прочим сказал мне, что ему звонил Яков Миронович.)
     Решение приемной комиссии приехали (пришли) выслушать не все кандидаты. Из членов приемной комиссии, кроме Н.И. Вылегжанина, я точно помню, присутствовал профессор Леопольд Матвеевич Рахлин. Я его увидел тогда впервые. Высокий, стройный, с красноватым, тщательно выбритым лицом. (Ему в то время было 65 лет.) Когда он появился, все тихо заговорили: «Рахлин, Рахлин». Я понял: этот тут – один из главных. Появление (44-летнего) О.С. Радбиля прошло мало замеченным. Других не вспомню, как и результаты конкурса по другим кафедрам.
     На кафедру терапии N1 (заведующий – профессор Л.М. Рахлин) в очную аспирантуру был зачислен Игорь Петрович (по паспорту Перецевич) Арлеевский, заместитель главного врача по медицинской части одной из больниц нефтяного района на юго-востоке Татарии (г. Лениногорск), на кафедру терапии №2 (заведующий – профессор О.С. Радбиль) – Эмма Георгиевна Волкова, заместитель главного врача по поликлинической части больницы расположенного там же, среди нефтяных месторождений, г. Альметьевска. И.П. Арлеевский был на 7 лет старше меня, Э.Г. Волкова – на шесть лет. В заочную – к О.С. Радбилю – довольно немолодой врач из Воронежа и так далее... Но сие было мне уже не интересно: заочная аспирантура меня не прельщала: какая диссертация у линейного врача?! Было ясно, что мне и в Казани ничего не светит...
     Однако произошло чудо. Сначала возмутился один из претендентов из Литвы. Фамилия его была, как мне кажется, Якубовский: если, мол, уж в столице Татарии татарам ходу нет, то где же тогда еще ему искать место в аспирантуре?! Николай Иванович заглянул в папку кандидата в аспиранты и, к своему ужасу, обнаружил, что Якубовский по национальности – татарин. Кстати, абсолютно ничего азиатского в его лице не было, что и, вероятно, подвело проректора. Забегая вперед, сообщу, что вернувшийся из отпуска ректор института доцент Хамза Закирович Ахунзянов устроил Николаю Ивановичу по поводу его «кадровой политики» головомойку. В то время как раз разворачивалась волна укрепления ведущих кадров лицами коренной (или, как писали, титульной) национальности, инициатором чего была, как всегда, партия – «наш рулевой» в лице избранного (чего лукавить? – назначенного Москвой) в 1960 году 1 секретарем Татарского обкома КПСС 32 (!!!) – летнего Фикрята Ахмеджановича Табеева. Тут же Николай Иванович поехал в Москву и в Минздраве СССР, которому тогда подчинялись ВСЕ институты усовершенствования врачей (где бы, в какой бы союзной республике они ни находились), «выбил» дополнительное место очного аспиранта для литовского татарина. Якубовский, надо сказать – внешне весьма импозантный молодой человек, прибыл снова в Казань, покрутился пару месяцев на кафедре терапии N1 и… исчез. Будто бы «перевелся» в аспирантуру в Каунас. Больше мы о нем не слышали... Вернемся в кабинет проректора по научной и учебной работе. Э.Г. Волкова, поблагодарив, как говорится, за доверие, неожиданно для всех заявила, что ее семья (муж) против очной аспирантуры – и она просит изменить соответствующим образом решение комиссии. Здесь следует отметить следующее. Э.Г. Волкова внешне выглядела татаркой если не на 100, то минимум на 200 процентов! Внешностью она во многом походила на отца, с которым – пенсионером, бывшим директором меховой фабрики – я позже познакомился. Но и Георгий Захарович не был татарином, фамилия его была Афанасьев (что, правда, не много значит при наличии большого количества, как говорили, крещеных татар). Ну, а мать Э.Г. Елена Васильевна – русская и по внешности, и по паспорту. Родители жили в Казани, и я бывал у них несколько раз.
     Итак, Н.И. Вылегжанину в этот день было не позавидовать. Тут же вместо Э.Г. Волковой в очную аспирантуру на кафедру терапии N2 был зачислен я, в заочную на ту же кафедру взяли Э.Г. Волкову. Верите мне или нет, но я до сих пор считаю себя обязанным Эмме Георгиевне Волковой, хотя она, собственно говоря, ничем для меня не пожертвовала. И все же, кто знает, как бы сложилась моя научная карьера (и сложилась ли бы вообще), если бы я не получил – из-за ее отказа от него – место очного аспиранта.
     Для тех, кто мне не поверил, сообщу, что до сего времени – ровно ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ – поддерживаю дружеский контакт с Эммой Георгиевной, мы обмениваемся письмами, я звоню ей из Германии. Приглашал ее не раз в гости, но она не решается выбраться из Альметьевска в такую даль.
     Чувствую, что все-таки не все мне поверили, что я такой благодарный. Тогда добавлю следующее. Я – об этом напишу подробнее дальше – довольно быстро набрал материал, написал диссертацию, защитил ее и к сроку окончания трехгодичной аспирантуры уже имел на руках диплом кандидата медицинских наук. Первый ученик-кандидат наук – у О.С. Радбиля, заведовавшего кафедрой с 1957 года!
     К этому времени – концу 1966 года – диссертация Э.Г. Волковой все еще не сдвинулась с мертвой точки. Работа на полторы ставки, двое детей – где тут найти время для научной работы? А на О.С. Радбиля начальство напирало: министерство, мол, интересуется, когда будет защита диссертации заочной аспиранткой Волковой. И тогда О.С. Радбиль решился на эксперимент, который потом уже не как эксперимент, а как надежный метод повторялся не раз. Не всегда, правда, я числился в научных руководителях диссертаций, которые без меня, по всей вероятности, не состоялись бы. Но диссертация Э.Г. Волковой имела официально двух научных руководителей – О.С. и меня. Как это свершилось – ниже. А сейчас просто добавлю, что звание кандидата медицинских наук (защитилась в 1974 г.), ценившееся в провинции намного больше, чем в столице, открыло для Э.Г. Волковой путь в члены бюро горкома партии, в депутаты... А поликлиникой заведовала она до выхода на пенсию.
     Я затянул уже рассказ о приеме в аспирантуру, но как не рассказать о том, что вместе со мной претендовал на место и Изя Израйлевич (он себя называл Игорь, за что я его обзывал Игорем Ивановичем) Трийгер из молдавского города Бельцы. Он был старше меня, возраста Э.Г. Волковой. Владел довольно хорошо немецким и румынским языками. Николай Иванович зачислил его в заочную аспирантуру (к О.С. Радбилю), но через год – после неожиданного отбытия Якубовского в Литву – оставшиеся «от Якубовского» два года очной аспирантуры предложил Трийгеру. Последний приехал, выполнял диссертацию практически на кафедре физиологии медицинского института у профессора Ирины Николаевны Волковой, ставшей его вторым научным руководителем. За два года довести дело до конца не успел. Но через пару лет все-таки диссертацию дописал (будучи ассистентом в Благовещенском медицинском институте), защитил ее в Казани, стал доцентом...  

Соломон ВАЙНШТЕЙН.
(Продолжение следует.)