В татарской столице (ч.26)

     И я отправился на побитой машине знакомого молодого человека в район порохового завода. Избушка на курьих ножках. Темновато, сыро. Укрытая несколькими одеялами лежит изможденная хворью мать молодого человека. Всю брюшную полость заполнила плотная опухоль непонятного первичного происхождения. 
     Вывел молодого человека на свежий воздух. Объяснил ситуацию. Где тут уж деньги брать – лишь бы до больницы обратно довезли. Довезли.
     На следующий день – также первый и последний раз – я выговорил О.С. все, что я думаю о его «правых и левых» консультационных заработках.
     Так вот, ни один сотрудник кафедры О.С., включая его самого, безоговорочно не стоял как терапевт-специалист выше ведущих врачей железнодорожной больницы. Нередко, наоборот. Хотя, повторяю, измерить и сравнить квалификации врачей-терапевтов (в целом) практически не возможно. Однако на сильные и слабые стороны указать было можно.
     О.С., к примеру (я не очень утрирую), мог рассматривать ЭКГ вверх ногами и этого не заметить. Я тоже был слаб в ЭКГ и до сих пор не могу ясно представить себе оси, пространственное расположение сердца, хотя Л.В. Дановский пытался меня этому научить. Профаном я был (и остался) в гематологии, хотя являлся единственным в больнице, кто выполнял стернальные пункции костного мозга, а потом – и трепанобиопсию подвздошной кости. Г.М. Нагель просто не имела для этого достаточно физической силы и, возможно, сноровки. С остальными разделами внутренних болезней было лучше.
     Сейчас, просматривая список моих публикаций в 60-е годы, я с удовлетворением обнаружил, что некоторые из них никакой связи с моими научными изысканиями не имеют. А являются простым отражением моего чисто врачебного опыта. Например, «Генерализованные судороги как результат введения билигноста» – Клиническая медицина, 1967, N4. Или «Симпатобластома надпочечников с клинической картиной синдрома Иценко-Кушинга» – Врачебное дело, 1967, N8 (соавтор – зав. эндокринологическим отделением Н.М. Жуковская). Или «Диагностическое значение трепанобиопсии» – Врачебное дело, 1968, N10 (в соавторстве).
     Когда я работал в Белгороде, то, к неудовольствию моей жены, дружил только с двумя, причем пожилыми, врачами (примерно 60-летнего возраста). С одним из них – Иваном Михайловичем Жуковицким – я опубликовал, будучи уже в Казани, ряд совместных работ как в сборниках, так и в журналах. В 1967 г. в белгородском сборнике увидела свет наша относительно большая статья «Об аллергических осложнениях при применении антибиотиков», в 1968 г. – в другом сборнике – «К вопросу о разрывах аорты». А еще были статьи во «Врачебном деле» (1969, N5 и 1971, N4), в «КМЖ» (1971, N1).
     И в заключение этого раздела о моих совсем «непрофильных» публикациях. Я, опять же подражая О.С., начал ввязываться в дискуссии. О профильных – ниже, а об одной непрофильной – тут. Ушел бывший главный редактор Казанского медицинского журнала (1957 – 1967) профессор-отоларинголог Николай Николаевич Лозанов (1904 – 1977), пришел на его место профессор-окулист Аркадий Павлович Нестеров (редактировал журнал до 1974 г.). Редакция решила «оживить» журнал дискуссиями. Начала со статьи В.М. Соловьевой об искусственном оплодотворении (технические, моральные, юридические и пр. проблемы). На статью откликнулся... один я. Редакция долго ждала другие отклики. Не дождалась – и опубликовала в значительно сокращенном виде мои взгляды по этому вопросу (КМЖ, 1968, N4). Оттиск у меня не сохранился. Помню только, что закончил я стихотворением Людмилы Васильевны Щипахиной – поэтессы из Свердловска «Оставляйте потомство, люди!».
     Удивил ли я врачебный мир Казани хоть раз? И – не раз.
     Вот пришел ко мне молодой капитан из танкового училища (там подрабатывала рентгенологом упоминавшаяся Р.А. Яблонская). Жалобы на постоянное вздутие живота, боли от распирания кишечника газами. Рентген ничего патологического не показал. Лечение – без эффекта. Начинается длительный расспрос офицера (внешность – кровь с молоком). Выясняется, что газы по запаху такие, какие выделяются при хождении на охоте по болотистой местности. «Наступаешь резиновым сапогом – и сразу в нос отдает серной вонью». И еще выясняется, что жена капитана (они молодожены), наслушавшись рекомендаций подруг, кормит его трижды на день мясом, «дабы сила мужская не слабела». Диагноз ясен: для переваривания такого необычно высокого количества белка не хватает протеолитических ферментов, большая часть его переходит не переваренной в толстый кишечник, где «за дело» берутся «жирующие» на белке бактерии, размножившиеся выше всякого предела... Простая рекомендация: резко сократить потребление мяса. Ничего другого: отменить медикаменты, «специальную» диету, физиотерапию. Полное выздоровление. Переведен на службу в штаб округа.
     Инструктор райкома партии (послан ко мне Л.И. Кринкиным). Масса неопределенных жалоб. Сейчас бы сказали «Синдром эмоционального выгорания» (англ. Burnout). Но это понятие, сформулированное в 1974 г. американским клиническим психологом и психоаналитиком Хербертом Фройденбергером (1926 – 1999), еще к тому времени в страну, считавшую психосоматические страдания лженаучным мифом, не дошло. Кстати, первые свои наблюдения Фройденбергер сделал еще юношей во Франкфурте-на-Майне, когда у его еврейской родни возникли одно за другим психические и соматические расстройства после прихода нацистов к власти. Ему же самому удалось сложным путем добраться до США.
     Длительная беседа с партийным функционером. Выяснилось, что ранее он возглавлял группу конструкторов на одном из номерных заводов Казани. Был выдвинут на партийную работу. Считал это продвижением наверх, сопровождающимся всякими «побочными» благами. Но на новой работе впервые появились признаки нездоровья. У каких врачей он уже ни побывал, какие методы лечения ни испробовал! Пожаловался хорошо известному в райкомовских кругах, оптимистично настроенному Льву Ильичу. У того уже давно была палочка-выручалочка – Вайнштейн. Выдал мне – беспартийному – высшую партийную характеристику. Надо было ее оправдать.
     Разговор-допрос инструктора райкома затягивался. Уцепиться было не за что. Вспомнил учение Узнадзе (спасибо О.С.), психосоматику (что о ней удалось прочитать) – пошел ва-банк. Читателю трудно себе представить, что значило тогда сказать инструктору райкома партии: «Бегите с этой работы». Но мне, в отличие от других, терять было нечего (см. следующий абзац). Пациент оказался достаточно умен и не очень партийно-карьерно-охочий. Вернулся в свое конструкторское бюро. Полностью выздоровел.
     После защиты (1964) – о ней шла речь выше – докторской диссертации, получения кафедры, выдвижения в члены-корреспонденты АМН СССР проректор по научной работе медицинского института В.Е. Анисимов (1925 – 1987) переехал в 1971 году в Москву. В 4-е Главное управление Минздрава СССР («кремлевку»). В Казани все уже видели В.Е. академиком. Но он, как рассказывали, «споткнулся» на старом коммунисте – персональном пенсионере СССР. Пытался объяснить последнему, что недуги того – следствие весьма преклонного возраста. Персональный пенсионер возмутился: «Да мы, старая партийная гвардия, из железа! Да мы... А ты...» Помните у Николая Тихонова: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче б не было в мире гвоздей». И В.Е. Анисимову пришлось покинуть 4-е управление. Осталась большая квартира на Смоленской площади. И – несбывшиеся мечты. Не отсюда ли ранняя внезапная смерть во время просмотра телевизионной передачи? Он был худощав, ровный по характеру, не курил...
     А вы спрашиваете, почему «терять было нечего». Я бы вам еще рассказал, как главный врач казанской спецбольницы Н. Чугунов мирил поссорившихся вздорных пациенток-старух, лежавших в совместной палате. Родственник одной звонил и жаловался-угрожал ему из ЦК, родственник второй – то же самое с какой-то (не помню) другой московской «высоты». Сами же старухи были всего-то только «родственницами» партийных функционеров, но именно потому и попали в спецбольницу. Дело было вечером, Чугунову в «обработке» старух пришел на помощь А.А. Агафонов. Его-то, тоже затесавшегося в число привилегированных пациентов, пришел я проведать.
     В райкоме партии моему пациенту, конечно, пришлось не раз сталкиваться с тем, что называется «неразрешимыми нравственными проблемами». Ему приходилось говорить и делать то, что противоречило его представлениям о справедливости, искренности, правдивости и пр. Ибо партийные установки принуждали действовать по-иному. Конечно, можно было отключить свою совесть. Или быть (стать), на самом деле, убежденным (!) проводником линии партии. Приведу пример, который мне поведали супруги Нугмановы. 
     На одном из собраний писателей и журналистов Татарии секретарю обкома Валееву указали на то, что до революции (Октябрьского переворота, как сейчас говорят) в Казани выходило на татарском языке больше периодической литературы, чем в 60-е – 70-е годы. Секретарь обкома, предугадавший подобный вопрос, встал и начал размахивать подготовленными для него работниками архивов библиотек пожелтевшими от времени, небольшими по формату газетками дореволюционного периода, обзывая их самыми непотребными словами. Мол, это вы называете периодическими изданиями? Конечно, образованный секретарь обкома понимал, что распространение грамотности тогда было иное, что полиграфическая база не сравнима с нынешней и пр. Но не отступать же ему от линии партии?! Поверить, что он в глубине души не соглашался с задавшими ему вопрос, я не могу. Отсюда – психосоматические страдания.
     Я бы еще поделился с вами рядом интересных историй болезней и выздоровления от оных, но вы уже много раз убеждались, что «от скромности...» Посему, пока хватит.
     Во время моей работы на кафедре была еще одна аспирантка (только одна!), да и та с печальной историей. Галина Георгиевна Назарова – сама скромность. Весьма трудолюбива. Так получилось, что я подключился к ее работе. Но нам довелось опубликовать только одну совместную статью (с участием Ю.Г. Забусова): Врачебное дело, 1972, N3.
     У Гали возникла опухоль мозга, от которой она и умерла. После похорон были поминки, на которые ее хорошая подруга Наиля Абдулловна затащила и меня. Впрочем, рюмку-другую водки я был не прочь выпить: похороны состоялись в очень морозный день. И это были первые поминки, на которых я когда-либо присутствовал.
     Жили Назаровы в том же доме, что и Табеев, прочее высшее начальство Татарии. Ранее отец Г.Г. тоже работал в партийных органах, а потом стал заведовать кафедрой основ марксизма-ленинизма в вузе. Из наших кафедральных и больничных более никого на похоронах и поминках не было. Зато с кафедры ее отца – все. Наверное, ни один из них Галю живой и не видел.
     Блюда подавали в принятой на поминках очередности. Готовили еду какие-то кумушки, выходившие из кухни показаться, когда опьяневшие марксисты-ленинцы требовали «автора бульона» и т.п., встречая «авторов» того или иного яства аплодисментами. Постоянно один другому советовал попробовать то, другое – «так вкусно!». 

Соломон ВАЙНШТЕЙН.
(Продолжение следует.)