В татарской столице (ч.17)
«Мы специально для них открыли гладильную комнату, – с пафосом заявляет Нина Лазаревна, – а они превратили ее в комнату свиданий!». Безобразие! Срам-то какой!
И вот на означенном концерте я начинаю рассказ о композиторе Яне Френкеле, о поэте-песеннике Константине Ваншенкине, привожу примеры их раздельного и совместного творчества. А потом прошу аудиторию послушать песню на музыку Яна Френкеля, слова к которой написал Вайнштейкин.
Прошло много лет, детали забыты. Но начало и один из куплетов помню:
Френкель песню сочинил –
это не событие.
Я слова к ней написал
про наше общежитие.
Припев: Любовь-кольцо, а у кольца,
начала нет и нет конца,
любовь-кольцо...
(Это из популярного тогда фильма «Женщины», 1965.)
Далее в зарифмованной форме передается рассказ Н.Л. на парткоме, конец которого был такой:
Комнату гладильную
дали нам, подруга.
Только гладят вечерами
там врачи друг друга.
Любовь-кольцо...
Реакция на этот куплет была подобна взрыву, особенно присутствующих на концерте врачей-курсантов. И, возможно, взрывом смеха все окончилось бы. Если бы в первом ряду не сидел преподаватель кафедры марксизма-ленинизма – крупный, очень полный, слепой. Содрогаясь от смеха, он свалился со стула. Свалился он по простой причине: из-за его габаритов сидел он на самом краешке стула, так как глубже продвинуться ему мешали подлокотники. Его примерно полтора центнера веса раза в три более легкая жена не смогла удержать. Глухой удар грузного тела об пол. И еще один взрыв смеха, да какой!
Только мне стало не до смеха...
На следующий день об этом вечере говорил весь институт. Я был еще мало известен, поэтому «какой-то аспирант...» А далее, как всегда, реальное смешалось с домысленным. Дошло до О.С. Он пошел в партком и заявил, что у меня открылась язва 12-перстной кишки, в связи с чем просил освободить «больного аспиранта» от комсомольских нагрузок. Как он боялся любых происшествий, затрагивавших его покой!
А насчет язвы он не придумал. От нагрузок и не лучшего питания у меня появились сильные боли в животе. Пошел на рентгеноскопию желудка – А.П. Максимов увидел язву. О.С. затолкал меня в эндокринологическое (самое уютное) отделение, но я уже через неделю сбежал оттуда. Так мне помнится или кажется: исследования не должны были приостанавливаться.
Однако возвратимся к трудной теме. Теме сосуществования с властью, которую очень многие видели совсем в другом свете и цвете, чем она (власть) видела себя сама. Несмотря на ее титанические усилия, граничащие с насилием или переходящие в таковое, дабы все без исключения видели ее превосходство по сравнению с властями опять же всех без исключения стран. Это ей в какой-то степени удавалось, чему способствовал опущенный властями СССР «железный занавес». За рубеж ездили избранные, их водили, словно детсадовских ребят, «за ручку». Среди «воспитателей» был минимум один из штатных или внештатных представителей «компетентных органов». Рассказы избранных знакомым, сослуживцам о поездке за рубежи нашей самой свободной в мире страны контролировались. За «неправильные» впечатления навсегда лишали возможности выезжать за рубеж.
Зарубежные радиостанции, вещающие на русском языке, глушили. Зарубежные фильмы проходили предварительную цензуру. Из части допущенных к прокату вырезали отдельные кадры, целые куски. То же с зарубежной литературой, музыкой... (кстати, для партийно-советской знати многие не допущенные к широкому прокату фильмы демонстрировали (с закадровым переводом диалогов) в закрытых кинозалах. Один из таких «кинотеатров для элиты» был в объединении «Тасма» (фабрика кинопленки, или химзавод им. Куйбышева).
Короче, нужно было каждому, кто планировал в жизни подняться несколько выше уровня простого рабочего, колхозника или рядового служащего, решать, какой способ сосуществования с государством выбрать.
А то, во что эволюционировала советская власть, нравилось далеко не всем.
Можно было открыто проявить себя диссидентом (инакомыслящим) и угодить за это в лагерь. Примеров – сотни. Можно было стать «тунеядцем», как будущий Нобелевский лауреат Иосиф Бродский, и быть сосланным в глухую деревню. Можно было, имея высшее образование, устроиться истопником, ночным сторожем и т.п. – и сочинять в кочегарке стихи или романы, переправляя их для публикации под псевдонимом на Запад. Примеров опять же сотни. Были еще другие варианты явного или скрытого противления властям.
А можно было жить «здоровым конформистом» (мне понравилось это выражение дочери профессора Д.М. Зубаирова), пассивно принимая существующий порядок вещей, но не подыгрывая властям, когда те начинали ломать души и кости, «идти по трупам» и пр. Такие люди-конформисты – на фоне явных доносчиков (сексотов), провокаторов и пр. – в ту пору считались почти по праву честными, даже если к тому же вступали в ряды КПСС. Без партийной книжки, я уже об этом упоминал, высоко подняться было трудно, а то и совсем невозможно. Какие были основания упрекать того же Д.А. Зубаирова, вступившего в партию? Или упоминавшихся И.П. Арлеевского, В.Е. Волкова, М.К. Михайлова? Оттого, что я остался прЫнципиально беспартийным, никто не дал мне право осуждать других, ставших членами КПСС, даже тех, кто немедленно не выбросил партбилет после распада СССР.
Да, в те времена всех, стремящихся к так называемой общественной работе (особенно работе комсомольской и партийной), считали карьеристами. По общепринятому мнению, самому стремиться заполучить такие должности было (сверх)нескромным. Вот, мол, если тебя коллектив выдвинет, попросит, то лишь тогда ты должен как бы нехотя, вынужденно согласиться. И тут же – обещать оправдать доверие коллектива. Хотя все знали, что спонтанное выдвижение так же редко, как солнечное затмение. А весь этот спектакль с выдвижением срежиссирован в партийных инстанциях.
На Западе, в частности, в ФРГ (кстати, первая служебная поездка руководителя парткома ГИДУВа М.К. Михайлова в капиталистическую страну состоялась еще в мою бытность в Казани и – вроде бы именно в ФРГ), желающие занять какую-то должность – от председателя поселкового объединения кролиководов до канцлера — заявляют о своем желании сами. Будут ли они поддержаны большинством выборщиков – другое дело.
В самом начале моего пребывания в Казани я услышал от Оскара Самойловича, имевшего почти завершенное биологическое образование, об общепсихологической теории установки Дмитрия Николаевича Узнадзе (1887 – 1950). Объясню, о чем идет речь с помощью краткой цитаты из ВикипедиИ, где указано, что Д.Н. Узнадзе был автором «работ «Основные положения теории установки» (1961) и «Экспериментальные основы психологии установки» (1966), в которых вводится и обосновывается понятие установки как «границы» между субъективным и объективным. Возникая при столкновении потребности субъекта и объективной ситуации ее удовлетворения, установка, по Узнадзе, представляет собой целостное, недифференцированное состояние субъекта, предшествующее деятельности».
Так вот, каждый решает для себя, каким путем ему лучше идти к цели. И если на этом пути он не приносит в жертву других, путь этот, нравится ли сие кому или нет, надо считать допустимым. Мою мать – главного врача – принудили вступить в партию, угрожая лишить должности. И проработала она главным врачом, последние годы – членом КПСС, двадцать пять лет. Мой сын, попав на военно-медицинский факультет, стал членом КПСС, потому что в армии это было просто необходимым. Должен ли я был отказаться от матери и сына, считая ДЛЯ СЕБЯ вступление в КПСС предательством моих нравственных принципов? Все ой, как непросто!
Марс Константинович Михайлов в мои годы работы в ГИДУВе (я пишу только об этих годах лишь потому, что был свидетелем тех лет; это не означает, что позже М.К. стал другим), насколько я знаю, ничем себя плохо не проявил. Не всем, наверное, он нравился, но не это было задачей его жизни.
Соломон ВАЙНШТЕЙН.
(Продолжение следует.)
соломон,соломон!
непоседа.
Был в Казани непоседой, порой излишним
— каюсь.
Теперь использую для стрельбы
иной грабен —
И пишу-стреляю СИДЯ,
непоседой оставаясь.
(Хотя по-немецки «непоседа» -
kein Sitzfleisch haben).
kein Sitzfleisch haben (нем. - кайн зитцфляйш хабен) – буквально: не иметь мяса на седалище
грабен (рус. - от нем. - ров, канава) - дислокация войск (фр. - dislocation)
С приветом,
http://www.proza.ru/avtor/leonil
Отлично. Спасибо!
Эпос.
Эпос - повествовательная литература, один из трёх основных родов художественной литературы (наряду с лирикой и драмой); основные прозаические жанры эпоса: роман, повесть, рассказ. "В татарской столице..." - мой роман с наукой, повесть о моей жизни в 60-70е прошлого столетия, рассказ о Казани того же времени. Так что Вы в любом случае правы.
Спорить тут не о чём, а так хотелось бы поспорить, глядя на отклики на статьи Рашита Ракиповича. Нам, бытописателям такого интереса читателей никак не достичь. Посему и ОДНОСЛОВНОМУ отклику радоваться приходится неимоверно.
Спасибо!
Эпос -это героическое повествование о прошлом, содержащее целостные картины народной жизни.
Не только. Загляните, если есть желание, сюда:
dic.academic.ru.
Вот и поспорили!
Счастье нации
Японцы возвели в культ семью и частную жизнь
В доме престарелых есть специальная площадка для развлечений и игр. Фото автора
Ёко Карасаве, хрупкой и маленькой, только 82. По японским меркам, где продолжительность жизни у женщин 87 лет, это не так уж и много. Но память уходит, вчерашний день растворяется, помнится смутно. В отличие от детских лет, к примеру. И поэтому каждый новый день становится для Ёко по-настоящему новым, оставляющим от «вчера» и «позавчера» лишь некоторые яркие детали.
Самая важная из них, она же главная радость – общение с белым мохнатым роботом-бельком. Кукла представляет собой точную копию зверька с черными круглыми моргающими глазами и носом, кончик которого забавно «принюхивается» к протянутой руке. Лапки его тоже двигаются, а голова поворачивается в сторону заговорившего с ним. Он даже отвечает.
Бабушка Ёко – постоянная обитательница специализированного дома престарелых «Фуёэн», где, как объяснили корреспонденту «НГ», используются самые передовые японские технологии – роботы по уходу. Ёко Карасаву иногда навещают родственники. Но малышей среди них нет, и она говорит о бельке: «Это все равно что мой внук». Робота выдают ей не каждый день, всего на несколько часов, но она сама признается: «Если общаться с ним все время, это вредно для здоровья – я слишком волнуюсь…»
Японские старики преисполнены чувства собственного достоинства. Чтобы понять это, достаточно понаблюдать за ними на улицах, вокзалах, станциях метро. На них не смотрят как на обузу. Японцы видят в них свое недалекое будущее, берегут и лелеют уходящее поколение. Никому не приходит в голову выразить недовольство тем, что все большая часть бюджета идет на содержание все увеличивающейся стареющей части населения.
Работающие дети и внуки не могут позволить себе ухаживать за пожилыми родителями. Конечно, предпочтительнее жить им среди родных, но что делать, если детям и внукам приходится работать? Именно поэтому в стране создана развитая система помощи пожилым. На первом плане – дома престарелых, один из которых удалось посетить корреспонденту «НГ». Это редкое разрешение, потому что присутствие журналистов в подобных местах не поощряется. Появление чужого человека, да еще иностранца, может внести ненужное волнение в души обитателей этих учреждений, которые здесь как дети. Ёко пытается слабыми ручками подкинуть в воздух куклу, но солидный по размеру и весу робот слишком тяжел для нее. А Ёко смеется, смеется… И над своими усилиями, и от радости встречи с чужим, но доброжелательным человеком. Она готова рассказывать и рассказывать то, что еще помнит о своей жизни, но медсестра нас останавливает: волнение.
Ёко Карасава любит общаться с роботом-бельком.
Здесь, на втором этаже дома, его обитатели живут постоянно. На первом этаже «Фуёэн» расположено нечто вроде детской площадки или садика, но для пожилых. В стране существует сложная система баллов, начисляемых пожилым японцам, и зависит она от возраста, зарплаты, стажа и т.д. Количество баллов определяет число дней в неделе, когда тебя могут забирать в такой садик. Некоторым удается проводить там всю рабочую неделю. За пенсионерами приезжает автобус, и в садике их ждет не только великолепное питание, но и развлечения разного рода – прогулки, экскурсии, а в «Фуёэн» – еще и роботы.
Те, кто «работает» на первом этаже, отличаются традиционностью облика и своеобразным чувством юмора. Железный человечек высотой сантиметров в 30 стоит по-хозяйски на столе перед 40 старушками и редкими среди них старичками, балагурит и проводит утреннюю зарядку. То есть приказывает им время от времени поднять и развести в стороны руки, не вставая с места. Смеется он так: «Хи-хи-хи…» Ехидно, но добродушно. Его «паства» не сомневается в том, что внутри робота есть что-то разумное и доброе, не говоря уж о вечном. И послушно выполняет команды. Бабушек и дедушек не могут отвлечь от общения с игрушкой даже выкатившиеся откуда-то сбоку, из кухни, тележки с только что испеченными сдобными булочками. А на нескольких корреспондентов, включающих двух американцев с кинокамерами и спецкора «НГ», им и вовсе было наплевать, их не замечали пожилые люди, не отводящие завороженного взгляда от расхаживающей по столу и похохатывающей фигурки: «Поднимите руки вверх! Теперь – в стороны! И не отлынивать!»
Персонал «Фуёэн» незаметен. Но эффективен. На входе в сад замечаю ряд колясок. Иногда в коридоре – широком, как улица, – появляется сотрудник внушительной комплекции. Усадить щуплую старушку в инвалидную тележку для него – одно удовольствие.
«Фуёэн» – частное заведение. Но государство помогает самым успешным из них. Владельцы прибыли не получают. Они получают нечто большее: уважение населения, признание заслуг на том участке, который считается в Японии самым значимым. Кстати, в Стране восходящего солнца, чтобы попасть в дом престарелых или в садик при нем, пенсионерам не требуется, как в России, жертвовать квартирой. Они отдают часть своей пенсии, другую часть содержания оплачивает государство.
Пенсия в Японии – 2 тыс. долл. На двоих – 4 тыс. Это означает, что раз в несколько лет они могут поменять машину, или съездить в заграничный тур, или даже построить дом.
В этом доме гордятся уровнем ухода за престарелыми. И больше всех гордится достигнутым директор – Акира Кобаяси. Он совсем молод, ему едва за 30. Рассказывает, что не сразу выбрал эту профессию. Раньше и зарплата была побольше, а хлопот было не в пример меньше. Но вот в какой-то момент понял, что его жизненная задача, и судьба, и душевное успокоение лежат в совершенно другой области. И неизвестно что, и как, и почему, – он не может объяснить случившееся до конца, что делает его рассказ еще более убедительным. Вспоминает, как рассказал жене о своих планах. Она ответила: «Делай так, как решил. А мы тебя поддержим». Карьера его не была моментальной. Директор рассказывает, что начал он ее со стирки пеленок. У него две дочери: старшей 13 лет, младшей – 9. Акира Кобаяси говорит, что они уже сейчас ему помогают – ухаживают за стариками.
Культ пожилых людей, культ родителей в Японии тесно связан с культом жизни частной, семейной. И неотрывной от общественной. Здесь очень развита культура местного патриотизма. Никто не кричит: «Я – патриот! Я люблю Родину больше жизни!» Зато каждый поселок старается подчеркнуть свою уникальность. Самыми разными способами.
Например, во время храмовых праздников, миновав древние ворота, долго идешь вдоль множества ларьков, продавцы которых, в основном студенты, дают желающим попробовать лакомства, приготовленные по местным рецептам, которые не повторяются в разных префектурах, городках, местечках. Совсем не обязательно что-то покупать, такая проба – уже радость для продавца. Все и пробуют не стесняясь. Поэтому толпа продвигается медленно, к вящему удовольствию людей и маленьких оленей, которых на территории храма множество. Они совсем ручные, тычутся носами в ладони, пытаются жевать ремешки рюкзака, ходят в толпе или лежат в тени на лужайках, как собаки, ждут, когда их погладят. Это священные животные, их целые стада, за которыми ухаживают храмовые служители. Посетители храма и экскурсанты охотно кормят оленей печеньем, здесь же продающимся.
Вообще же территория храмов, буддийских и синтоистских, – любимое место отдыха населения. Сюда приходят не столько помолиться, сколько пообщаться и получить удовольствие от нехитрых радостей. Например, от езды в коляске рикши или представления с дрессированной обезьянкой.
Приходят семьями, и в толпе много пожилых японцев – тех, кому еще не нужен дом престарелых. Их не ждет одиночество – ни сейчас, ни потом, когда здоровье не позволит путешествовать и самостоятельно прогуливаться. Их не ждет нищета – ни сейчас, ни потом, даже если дети (немыслимое дело!) пренебрегут сыновними или дочерними обязанностями. И это – счастье нации!
Aлександра Самарина
http://www.ng.ru/style/2015-02-02/12_japan.html
В рашке такое не надо, надо весь мир спасать от америкосов, от европейских геев. От рашки же зависит весь духовный мир на земле. Она же спаситель человечества. А вы тут со своим семейным счастьем, несолидно как то. Не знаете что ли нам солнца не надо, нам Путин светит, нам хлеба не надо Украину давай.
В Японии 100 миллионов стариков. Что с ними делать, никто не знает. Молодежь пашет с утра до ночи. Не до старых, сами еле доползают до дома.
отсюда и роботы вместо людей.
Среди путешествующих по миру туристов,70%составляют японцы.Японские старики знают,что им делать,наслаждаются жизнью,в отличие от стариков в рашке,в бедности и в болезнях ожидающих своей кончины.
А забыл,на пенсии они копят себе на похороны.
в доисторическое время относили на спине
на фудзияму и сталкивали в яму.
во прогресс!
160 лет назад русские помещики и дворяне могли убить,затравить собаками любого крепостного,а сейчас под пытки и убийства людей органами ФСБ,МВД подводят какие-то обоснования, во прогресс.