В татарской столице (ч.10)
Сейчас, без всякого сомнения, можно утверждать, что «пролет» места заведующего кафедрой в ГИДУВе оказался для В.Е. Волкова счастливейшей «неудачей». Дело в том, что в 1967 г. в Чебоксарах открыли при университете медицинский факультет. С самого начала по всей стране начали искать преподавателей для нового факультета, в первую очередь чувашской национальности. Через несколько лет, когда до зарезу нужны были уже преподаватели-клиницисты, В.Е. Волков, оказавшийся чувашем (все считали его русским), получил там курс, затем кафедру хирургии. Самое высокое начальство республики помогло В.Е. Волкову преодолеть сопротивление Высшей аттестационной комиссии, не утверждавшей его докторскую диссертацию. После чего «советский и российский хирург» начал крутую восходящую карьеру. В Казани ему подобный взлет (в частности, два срока был он депутатом Верховного Совета СССР, шесть лет директором института) при всех его способностях «не светил».
Прощались с профессором Л.И. Шулутко в клубе, расположенном недалеко от ГИДУВа (где точно – мне не удалось вспомнить, но, кажется, в бывшем Трахоматозном институте). Небольшой струнный оркестр играл печальную классическую музыку. Было море цветов, несмотря на холодное время года. За гробом в первых рядах шел М.З. Сигал. На него страшно было смотреть...
Вернемся к моим диссертационным делам.
Кроме клинического материала – решил я – диссертация должна иметь и экспериментальную часть. Даже придумал, чем бы мне в этом плане заняться. В ГИДУве был небольшой, как говорили на научном языке, виварий на кафедре общей патологии у Н.И. Вылегжанина. А я задумал работать на собаках. Как великий И.П. Павлов, изучавший физиологию пищеварения! А в этом виварии были только крысы да морские свинки (до крыс дойдет очередь через несколько лет). Узнал, что в медицинском институте, в недавно созданной Центральной научно-исследовательской лаборатории есть животник (пардон, виварий) с собаками.
На этом месте я перебью самого себя и приведу полностью мою же статью о Д.М. Зубаирове, в которой, в частности, описывается мое «проникновение» в ЦНИИЛ медицинского института. В ней совсем немного о начале моего пути в экспериментальную гастроэнтерологию и намного больше о моем современнике, крупнейшем ученом и благородном человеке Дилявере Мирзабдулловиче Зубаирове (все называли Зубаирова Дилявер Абдуллович и удивлялись его инициалам Д.М.: почему не Д.А.?).
«Интеллигент чистой пробы»
В Казань я приехал, поступив в аспирантуру ГИДУВа, в 1963 году. Был зачислен (при 15 претендентах на два места) по весьма счастливым и курьезным обстоятельствам (о них писать долго) и вследствие того, что Николай Иванович Вылегжанин – проректор по научной и учебной работе – рассмотрел во мне, видать, что-то, подающее надежды.
А покинул город я, прямо скажем, не по своей воле в году 1979.
Многое для меня, проведшего свои школьные и студенческие годы в небольшом городке на Украине, оказалось в столице Татарии новым и необычным. И огромность города, и безбрежная Волга, и татарская речь – всего не перечесть. За шестнадцать лет я сроднился с городом, привык к нему, полюбил его и жил бы в нем по сей день, если бы национальная политика властвующей (и единственной легальной!) партии была иной. На всю жизнь остались в памяти и татарские праздники, и ежегодные концерты татарских артистов во Дворце спорта (думаю, что я был единственным евреем, стремящимся их посетить, для чего использовал все свои связи: билет достать было непростым делом), и частые просмотры спектаклей Татарского академического театра имени Галиаскара Камала (татарский язык я так и не выучил, но там в первых рядах партера были наушники с переводом), и стихи Мусы Джалиля, которые я, пытаясь хоть некоторые слова татарского языка запомнить, учил наизусть на языке оригинала. К примеру, «Песня меня научила свободе…» (татарского шрифта у меня в компьютере, увы, нет). Зато есть немецкий:
Lied, du hast Freiheitsdrang frueh mir gegeben.
Sterben als Streiter, so heisst dein Gebot.
Stolz klang als Lied einst im Volke mein Leben,
und als ein Kampflied ertoene mein Tod!
В детях моих, чьи школьные годы полностью или частично пришлись на казанский период нашей семьи, эта моя толерантность к всему татарскому, восточному запечатлелась надолго. Неспроста, видимо, зять мой – т.н. палестинец из Иордании, обе невестки – татарки (с Украины и из Узбекистана). И жена моя русская под моим давлением научилась готовить татарские блюда, хотя мое любимое – губадия – ей по-настоящему не давалось. И сейчас, в дальнем зарубежье, ни один наш праздничный стол не обходится без перемячей и эчпочмаков, а чак-чак (он долго не портится) нам периодически доставляют из Москвы. Хотя по документам мы все – немцы. А первым татарским – во всех смыслах этого слова – интеллигентом, с которым я познакомился, был Д.М. Зубаиров, тогда возглавлявший ЦНИИЛ мединститута.
Первым, подчеркиваю я, татарским интеллигентом, так как потом их было очень много среди моих коллег, друзей, знакомых, пациентов. Наверное, тоже и поэтому, что первым, образ Дилявера Абдулловича врезался в память так глубоко, что и почти через половину столетия представляется не размытым, четким.
Профессор Алексей Андреевич Агафонов, с которым я много экспериментировал на тогда возглавляемой проф. Виктором Христиановичем Фраучи кафедре и вместе с которым проводил немало свободного времени на Волге и в приволжских лесах, часто говорил, что я «вирулентный». Это – когда я ему рассказывал, что начал еще какое-нибудь исследование на той или другой кафедре медицинского института, на кафедре или в лаборатории (там их было множество) ветеринарного института, в университете, что обрабатываю данные на заводской ЭВМ… До сей «вирулентности» я вынужден был «мутировать», когда понял, что никому в ГИДУВе мои диссертации особо не нужны. Кандидатская, возможно – но, только для статистики, так как я был в аспирантуре, за которую надо отчитываться. Однако же – докторская?
В ЦНИЛ я попал «с подачи» моего научного руководителя профессора Оскара Самойловича Радбиля – лабораторией заведовал его пациент, доцент Сергей Васильевич Сенкевич. Милейший человек, ставший потом уже моим пациентом, с которым, неизлечимо больным, я беседовал в последний раз в его квартире в Дербышках. Которого сопровождал в последний путь, за которого поднимал чарку на поминках.
Однако через короткое время Сергей Васильевич ушел на пенсию, и ЦНИЛ возглавил Д.М. Зубаиров. Ильсия Ахметова Андрушко, бывшая «правой рукой» С.В. Сенкевича, представила меня новому руководителю. Он поинтересовался моими научными планами и, как говорится, «дал добро». Признаюсь, я тогда даже не знал этого слова, но сегодня, вспоминая первое мое впечатление от Д.М. Зубаирова, могу сказать: от него исходила некая ХАРИЗМА. Молодой, высокорослый, спортивно-худощав, с крупной красивой головой, приятным баритоном, сосредоточенно слушающий тебя, относящийся к тебе – еще ничего из себя не представляющему – с должным вниманием.
Потом Ильсия Ахметовна, с которой я контактировал много лет (даже из Тернополя, где я заведовал кафедрой), мне немного рассказала об этом даровитом человеке, стоявшим – для нее – уже тогда на пьедестале.
Вторая встреча моя с Дилявером Мирзабдулловичем состоялась в конце 60-х. Работая над докторской диссертацией, я столкнулся с непреодолимой для меня трудностью. Для определения липолитической активности жировой ткани мне требовалась инкубационная жидкость (4%-й раствор сывороточного альбумина человека в Кребс-Рингер-фосфатном буфере рН 7,4). Казалось бы, никакая не сверхзадача, но никто в ГИДУВе мне помочь не смог. Никто даже не знал, что это за буфер такой. Проходили впустую недели… Тогда по старой дружбе обратился я к Ильсие Ахметовне. Она посоветовала попросить совета у Дилявера Мирзабдулловича. Я высказал сомнение: «Мол, вправе ли я? Неудобно как-то. Стесняюсь». «Ну чего тут стесняться? – возразила она мне. – Вы его еще не знаете».
Дилявер Мирзабдуллович принял меня сразу же. Со свойственным ему расположением к собеседнику выслушал. Снял с книжной полки справочник, полистал. Нашел то, что ему надо было, просмотрел. И просто, как будто речь шла о стакане водопроводной воды, сказал: «Завтра сможете забрать необходимую вам инкубационную жидкость». Я не верил своим ушам! Побежал тут же вниз – горячо благодарить Ильсию Ахметовну. Бурно выразить свой восторг вежливо сдержанному Диляверу Мирзабдулловичу я не решился.
В холодном декабре второй половины 70-х в мединституте защищалась диссертация по физиологии. Как сейчас вижу Дилявера Мирзабдулловича сидящим у окна, близко к креслу председателя совета и что-то читающего. Дилявер Мирзабдуллович быстро определил слабые места диссертации, не проработанные ее части, и задавал вопрос за вопросом. Ответами и разъяснениями диссертанта удовлетворен не был. Диссертант попал в затруднительное, явно непредвиденное положение, члены совета (те, кто плохо знал Дилявера Мирзабдулловича) замерли в недоумении. Но ректор умело довел защиту до конца. Хотя общий результат голосования оказался «плановым», Дилявер Мирзабдуллович свой голос сырой во многих разделах диссертации не отдал. Он был честен с самим собою и отстаивал свои принципы до конца. Дальше, правда, дело не шло. Не могу себе представить Дилявера Мирзабдулловича, написавшего жалобу в ВАК. Не могу вообразить и Дилявера Мирзабдулловича, выступающего против партийных властей. Хотя абсолютно уверен, что ежемесячные добровольно-принудительные открытые партсобрания, еженедельные политинформации, очередные обсуждения будто бы сотворенных «великим борцом за мир» мемуаров воспринимал он без особого энтузиазма.
Защитив докторскую диссертацию (1973), став более-менее известным в Казани терапевтом-гастроэнтерологом, я (всего-то ассистент) нередко как бы невольно оказывался в кругу профессуры (на демонстрациях во время ожидания прохождения колонны, в перерывах на защитах диссертаций, на выступлениях крупных ученых из столицы). Я прислушивался к тому, о чем говорили, когда Дилявер Мирзабдуллович… молчал. Это было частью того, что дочь его в своих воспоминаниях метко назвала «здоровым конформизмом».
Дилявер Абдуллович не только уважал достоинство других людей, но и умел постоять за свое. Вот что рассказывали мне заместители главврача санатория «Казанский» (где я многие годы был консультантом) Диляра Хафизовна Максудова и Маргарита Ивановна Пивикова. Они вместе с супругами Зубаировыми отдыхали в Чехословакии.
Соломон ВАЙНШТЕЙН.
(Продолжение следует.)
волков был ЧУВАШ?!
извиняюсь,за русского в прошлый раз зачислил.
А то что чуваш, а не русский это как идет, как положительное или наоборот? Чуваши потомки булгар, родственны татарам.
есть гипотеза,что ЛЕНИН тоже чувашских кровей
(плюс небольшой процент еврейской).
-к вопросу ребром-
положительно!
следует читать:
-чувашски чалавик скажет прямо в глаз(даже в оба
глаза!).
Guest, 25.11.2014 в 10:30
Там много намешано. Со стороны матери и шведские и евреев-выкрестов... По отцу тоже "компот". Из биологии известно - при смешении генотипов внутривидовых особь получается с лучшими приспособительными качествами. В отношении человека - прежде всего интеллектуальными.
лучше бы сделала аборт.
перестаралась мамка.
перенапряг получился в интеллектуальную
составляющую-зашкалило!
сколько из-за этого катаклизму вышло-
не разгребем до сих.