2 марта 2024 г. независимая общественно-политическая газета
Главная Общество Ресторан "Пекин" (Отрывок из мемуаров "Вот и все… я пишу вам с вокзала")
Рубрики
Архив новостей
понвтрсрдчетпятсубвск
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
       

Ресторан "Пекин" (Отрывок из мемуаров "Вот и все… я пишу вам с вокзала")

15 сентября 2013 года
Ресторан "Пекин" (Отрывок из мемуаров "Вот и все… я пишу вам с вокзала")

     Моей любимой гостиницей в Москве, когда я 30 лет жил в Ташкенте, стал «Пекин». В «Пекине» я проживал по нескольку раз в год с 1964 года по 1989 год – ровно четверть века! В 1989 году, после покушения на меня в Ташкенте, я был вынужден эмигрировать в Россию, в Москву, где тоже живу уже почти четверть века, так что считаю себя москвичом с пятидесятилетним стажем. Конечно, мои тогдашние знания о Москве были специфическими. Я прекрасно знал Москву: театральную, музыкальную, балетную, литературную, эстрадную, ресторанную, музейную, спортивную, выставочную. И в ней имелись свои маяки: ЦДЛ – Дом литераторов, Дом кино, ЦДРИ – Дом работников искусства, Концертный зал Чайковского, концертные залы Консерватории, Дом актера с прекрасным рестораном на улице Горького, сгоревшем в лихие 90-е, а сегодня затерявшемся в арбатских переулках. 
      Вплоть до 1980-го года я приезжал в Москву в служебные командировки в Министерство монтажных и специальных работ, что находилось напротив «Пекина» на Садово-Кудринской. А позже, когда я стал членом Союза писателей и ушел на «вольные хлеба», бывал в Москве еще чаще. В столице у меня постоянно выходили книги, приезжал я и в подмосковные Дома творчества, которые очень любил, в Москве начинались и заканчивались мои зарубежные поездки, столь ценные в прежней жизни.
      Однажды, в 1976 году, когда я еще продолжал работать в строительстве, но уже стал членом Союза писателей и автором двух книг, я приехал в столицу по служебным делам на три недели. Остановился, как обычно, в «Пекине» на своем любимом шестом этаже. На третьем и шестом этажах отеля располагались прекрасные буфеты с богатейшим ассортиментом, было что выпить и чем закусить, об атмосфере я уже не говорю – тепло, уютно. К этому времени я уже более десяти лет регулярно останавливался в «Пекине» и, конечно, знал почти всех официантов, они работали там десятилетиями, династиями.
      Буфеты «Пекина» любили актеры гремевшего в ту пору «Современника». И хотя вход посторонним на этажи был строжайше запрещен, но как не пустить Олега Даля, Валентина Никулина, Константина Райкина, Евгения Евстигнеева, Валентина Гафта, Михаила Козакова, Олега Ефремова, который в то время приходил в «Пекин» с Анастасией Вертинской! Звезды – они всегда были звездами. «Современник» в ту пору стоял рядышком с гостиницей, только перешагни узкую Брестскую улицу.
      Может быть, кому-то не понравится, что я так подробно останавливаюсь на деталях: интерьерах, меню, посуде, приборах, но я это делаю от души, это часть моей жизни, моих воспоминаний. А, главное, пишу об этом, потому что сегодня отовсюду слышу о том, что только сейчас, с капитализмом, началась вечерняя жизнь в Москве, открылись настоящие рестораны, появились зарубежные повара, неслыханные до сих пор блюда. Есть еще один веский довод описывать все подробно, но об этом – почему? – чуть позже.
      Москва по ресторанной части всегда была на высоте – вспомните и почитайте Валентина Катаева, Михаила Светлова, Юрия Олешу, Михаила Булгакова, тоже большого знатока московских ресторанов. Какие неслыханные кондитерские описал В. Маяковский, я уже не говорю о В.А. Гиляровском. Одноименный ресторан гостиницы «Пекин», построенный по проекту известного архитектор Чечулина Д.Н. – двухзальный, самый большой в столице, в начале 50-х, при Сталине, был оформлен лучшими китайскими архитекторами, дизайнерами и декораторами, как дар городу Москве. В ту пору все строилось с размахом, величественно, такой получилась и сама сталинская высотка, в которой разместилась гостиница «Пекин», под стать ей оказался и ресторан.
      Весь зал ресторана был покрыт огромным красочным ковром из различных перетекающих друг в друга орнаментов, не очень привычной для нашего глаза конфигурации. Но, несмотря на его гигантскую площадь – зал не казался казармой, а блистал великолепием и восточным изяществом.
      Обширное пространство ресторана от входа до самой эстрады, где восседал джазовый оркестр, разделялось ярко-красной широкой ковровой дорожкой на две просторные половины, заставленные тяжелой мебелью из редких пород китайских деревьев. Так же достоин внимания и восхищения паркетный пол «Пекина», он заинтересовал меня, как строителя, в первый же день. Застелен он был буквально на века, ювелирная работа была очевидна даже равнодушному глазу. Материал все из того же тяжелого мореного дуба, а пластины и плашки паркета чуть толще и уже, чем было принято у нас, в этом заложена его вековая гарантия. Отличались плашки и по цвету: светлее, темнее и среднее между этими двумя оттенками. В каждом из трех вариантов названного цвета существовало еще по одной градации: чуть светлее, чуть темнее. Оттенков я насчитал шесть, это крайне важно для наборного, с рисунком, паркета.
      Пол, для тех, кто обращал на него внимание, выглядел самым китайским элементом в зале, даже больше, чем вертящиеся фонари, столь красочен был паркет. Я, честно говоря, мысленно поклонился и дизайнерам, и мастерам, укладывавшим паркет – больше такой прекрасной работы я не видел никогда и нигде, кроме как в восстановленном Павлом Бородиным Кремле, но это уже должно оцениваться совсем на других весах.
      Высокие стены, уходящие в высоту на десять метров, были обтянуты плотными шелками с вытканными сценами из светской жизни китайской знати. Потолок украшали двенадцать хрустальных люстр, доставшиеся нам, как трофеи из Германии. Между ними и над всей ковровой дорожкой, от входа до танцевальной площадки перед оркестром, висели причудливой формы роскошные большие китайские фонарики с шелковыми кистями. Медленно вращающиеся и неожиданно зажигающиеся фонарики у публики, впервые появившейся в «Пекине», вызывали бурный восторг и ассоциации с карнавалами.
      Дюжина мощных колонн, удерживавших высокие потолки, разделяла пространство зала на секторы. Вот они, эти колонны, сиявшие вишнево-алым китайским лаком, вместе с фонариками придавали восточный китайский колорит залу. По правую сторону от входа, на Брестскую улицу выходили восемь огромных окон, какие роскошные ламбрекены из китайской парчи украшали эти окна – не высказать! На стенах между окнами висели в темных вишневого цвета рамах семь огромных горизонтальных картин с очень выразительными пейзажами Поднебесной. Написанные цветной тушью и покрытые китайским лаком картины всегда производили неизгладимое впечатление на гостей, потому что в разное время дня из-за освещения, из-за ракурса, смотрелись по-разному. Завсегдатаи обычно резервировали себе места на правой стороне, и чтобы легче их было отыскать, предупреждали – столик у третьей картины, у водопада или у пятой, возле Китайской стены. Впервые в «Пекине» я увидел карликовые деревья «бонсай», они были расставлены в самых неожиданных местах, «бонсаи» придавали огромному залу экзотический шарм, особенно зимой. Некоторые из них, очень старые, стояли в керамических кадках на полу, а молодые «бонсаи», двадцати-тридцатилетние, – на изящных консолях из черного дерева. Карликовые деревья, которым было и по сто, и по сто пятьдесят лет, не давали покоя красавицам, они все выпытывали у своих поклонников, нельзя ли как-нибудь «приобрести» здесь «бонсай», но завсегдатаи, и сами мечтавшие об этом, печально разводили руками – нельзя, за деревьями строгий учет, да и нуждались они в особом уходе. Покаюсь, была такая грешная мысль и у меня.
      Обязательно надо отметить обилие зеркал редкой формы, высоты, ширины. Ведь за китайцами стоит тысячелетний интерьерный опыт украшения дворцов императоров и богдыханов зеркалами, и здесь, в «Пекине», китайские дизайнеры и декораторы поработали на славу.
      Массивные столы из мореного китайского дуба возле колонн предназначались и для двоих, и для четверых гостей. Но большая часть столов была рассчитана на шесть, восемь, двенадцать персон. Самые большие столы располагались возле окон, такие же массивные тяжелые кресла-стулья с подлокотниками блестели отполированной толстой бычьей кожей, которую, даже при желании, вряд ли удалось бы поцарапать. Все задумывалось и делалось на века, от души. За двадцать пять лет, что бывал я в «Пекине», я ни разу не видел, чтобы перевернули стол или подняли стул, такое даже вообразить невозможно, хотя потасовки в ресторане, хоть и редко, но случались.
      При входе, и справа, и слева, располагались курительные комнаты для мужчин и женщин, тоже отделанные в китайском стиле. Меня там поражали удивительной мощи вытяжки от дыма и роскошные кожаные диваны, которые я тоже видел впервые. Наверное, не меня одного удивляли в курительных комнатах большие аквариумы с невиданными доселе диковинными китайскими золотыми рыбками. Некоторые из них напоминали плавающих птичек, столь яркой была их окраска, похожая на оперение редчайших экзотических колибри, живущих в джунглях Амазонки или экваториальной Гвинеи. Иные юркие рыбки завораживали не только яркостью и роскошью чешуи, но и формой, я до сих пор помню одну рыбку, которая плавала под собственным зонтиком – чудеса, да и только! Но аквариумы в курительных комнатах просуществовали недолго, они навсегда пропали в начале 70-х. Наверное, кому-то все-таки удалось «приватизировать» золотых рыбок. Я очень рад, что успел застать аквариумы во всей красе, жаль в ту пору я не увлекался фотографией.
      Кстати, еще об исчезнувших на моей памяти предметах интерьера «Пекина». На огромных вишнево-алых колоннах, ближних к пурпурно-красной ковровой дорожке, которая сама по себе привлекала внимание и восхищала вытканными орнаментами и рисунками, висели декоративные керамические тарелки метрового диаметра со сценами, отражавшими жизнь китайской знати чуть ли не со времен Конфуция. Мне больше нравились тарелки с изображением батальных сцен китайского воинства – кавалерийские атаки, сражения лучников, а, особенно, морские бои между парусными фрегатами. Не помню, на каждой ли колонне висели эти дивные декоративные фарфоровые тарелки, но их было много. Располагались они чуть выше человеческого роста, наверное, чтобы не задели их случайно. Они тоже стали пропадать на моей памяти, но не сразу, вдруг, подчистую, а постепенно. Я это обнаружил еще в конце 60-х годов, потому что исчезли в первую очередь бои парусных фрегатов, которые я разглядывал всякий раз подолгу. Уже в конце 60-х годов исчезли декоративные фарфоровые кувшины в рост человека, не только из курительных комнат, но и те, что стояли у окон и у входа в зал. В 70-х годах исчезли последние внушительные бронзовые скульптуры, стоявшие у эстрады. Наверное, они представляли большую историческую и материальную ценность, потому что обычно сдержанные, чопорные иностранцы постоянно крутились возле них, фотографировали, выражали восторг.
      Нетерпеливый читатель желает быстрее узнать, чем же потчевали в лучшем китайском ресторане Москвы? Не спешите, мы успели лишь пробежаться по интерьерам знаменитого «Пекина». Нагуляйте аппетит, не торопитесь, мы еще дойдем и до сервировки, и до меню.
      Ресторан известен не только тем, что он находится в самом центре столицы, на Триумфальной площади, где высится замечательный памятник В.Маяковскому и где располагается один из старейших кинотеатров Москвы «Дом Ханжонкова», «Пекин» известен и из-за своих знаменитых соседей, в окружении которых он находится. О театре «Современник» я уже упоминал. Напротив «Пекина», через дорогу, соседствуют: Концертный зал Чайковского, театр «Сатиры», в мое время его тридцать лет возглавлял знаменитый В. Плучек, а сегодня у руля легендарного театра стоит А. Ширвиндт. Актеры «Сатиры» А. Ширвиндт, М. Державин, Р. Ткачук, А. Миронов, С. Мишулин, З. Высоковский тоже часто бывали в буфетах «Пекина». Чуть ниже «Сатиры» простирает свои владения знаменитый еще с нэпмановских времен Сад «Эрмитаж» – какие там только концерты не давались, какие оркестры только там не звучали, а какие имена связаны с этим местом, но эта тема для отдельного разговора. Я застал Сад «Эрмитаж» уже затухающим. Если пересечь улицу Горького, ныне Тверскую, прямо напротив памятнику В.Маяковскому, можно было попасть в Театр кукол С. Образцова или зайти в ресторан «София» с болгарской кухней, или же заглянуть в редакцию журнала «Юность», который создал Валентин Петрович Катаев, где впервые печатались Василий Аксенов, Анатолий Гладилин, Борис Васильев, Дина Рубина. Совсем рядом с «Юностью» находилось знаменитое кафе «Синяя птица», очень популярное в 60-х, я застал время, когда там один день играл гитарист Громин, а другой день – саксофонист Клейбант. Сегодня эти имена – уже глубокая история. Кстати, в «Синей птице» я познакомился с пианистом Владимиром Ашкенази, который позже в течение пятидесяти лет входил в список лучших пианистов мира.
      Вот теперь, наверное, становится понятным, почему был мил моему сердцу и отель «Пекин», и его легендарный ресторан. Если кто-то интересуется моим творчеством, а, наверное, такие есть, они, видимо, обратили внимание на мой самый первый рассказ «Полустанок Самсона», написанный в тридцать лет на спор с известным кинорежиссером. Там присутствует тема, связанная с антиквариатом, на это обратил внимание критик Николай Буханцов, следивший за моими публикациями. Тексты, связанные с антикварными предметами искусства, быта, встречаются эпизодически во многих моих повестях и романах.
      Мне повезло – я тридцать лет прожил в Ташкенте, в городе испокон веков богатом, через Ташкент тысячу лет проходил Великий шелковый путь, тут столетиями работали ювелиры со всего света. В 70-х годах ХХ века я дружил с известным кубачинским ювелиром из Дагестана Ибрагимом Джаваровым. Позже, в 80-х, при Ш. Рашидове, он возглавлял Гохран Узбекистана, столь обширны были его познания в ювелирном деле. Знаменитое собрание картин и предметов культуры, ювелирных изделий, принадлежавших некогда наместнику Туркестана великому князю Константину из дома Романовых, стало основой существующего и ныне Музея искусств Узбекистана. Там есть на что поглядеть, за что порадоваться, есть от чего заплакать от обиды за наше расточительное отношение к национальному богатству. При развале СССР можно было оговорить возврат культурных ценностей, кровно и исторически принадлежащих России. А они занимают четыре этажа огромного здания! Еще более обидная потеря – коллекция русского авангарда в которую входят работы В. Кандинского, К. Малевича, М. Ларионова, А. Лабаса, И. Машкова, Бакста, П. Филонова, В. Татлина и других известных всему миру художников, осталась там же, в Узбекистане, в Нукусе. В Нукус картины отправили в 30-е годы специально, чтобы спасти их от уничтожения новыми варварами – комиссарами в пыльных шлемах, направленных на «руководство» искусством. Спасти-то спасли, да забыли вовремя вернуть картины в Москву. Теперь эта коллекция, кажется, тоже навсегда пропала для россиян по вине безответственных политиков, живущих одним днем, и даже в этот день их заботит лишь собственный счет в зарубежных банках.
      Что уж говорить о потерянной коллекции живописи и предметов искусства Великого князя Константина и собрания русского авангарда, оставшихся в Нукусе навсегда, когда наша власть забывала куда более значимые для России вещи! В Беловежской пуще, где преступно ликвидировали СССР, пьяный Б.Ельцин в компании с Э.Бурбулисом и С.Шахраем не вспомнили про Крым. А ведь Россия в нескольких войнах с Турцией за Крым потеряла более миллиона солдат Российской империи! Уверен, что Л. Кравчук, рвавшийся из СССР, как от чумы, ни слова бы против не сказал и минуты бы не торговался с Ельциным, понимая, что Украина не имеет никаких прав на Крым – Украина получила Крым по пьяной прихоти другого самодура – Н. Хрущева.
      Был бы Б. Ельцин и его окружение серьезными людьми, они бы не утвердили для новой демократической России, богатой собственной тысячелетней геральдикой, чужеземный монархический герб. Наш герб сегодня – это габсбургский двуглавый орел с тремя коронами, скипетром и державой!
      Знал Л. Кравчук, что согласно мирного Ясского договора 1791г., Крымом могут владеть только Россия или Турция. В том же, 1791 году, после подписания последнего договора между Сиятельной Портой и Россией императрица Екатерина Вторая издала манифест о присоединении навек Крыма к Российской Империи. Ни слова там нет об Украине, Украины вообще в ту пору не было. Благодаря «забывчивости» Ельцина, мы остались без выхода в Черное море, арендуем собственный Севастополь за миллиарды и миллиарды и каждый день дрожим – а вдруг американцы дадут Украине больше нас за аренду Севастополя, вот тогда вопрос о Крыме отпадет навсегда, даже теоретически, как пропала для России навсегда Аляска. А мы предателям и изменникам ставим памятники. Ничего не понимаю. Так легко отказаться от Крыма, даже мне, татарину, смертельно обидно, оскорбительно. Вспомните войну Англии с Аргентиной за Фолклендские острова, хотя где Англия – а где те острова?! Тэтчер, женщина, не уступила и пяди земли. Даже киношный вор Милославский из комедии Л. Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию» не позволяет лже-Ивану Грозному отдать Кемскую волость шведам. Плохие или хорошие были коммунисты, сейчас разговор не об этом, но и они никому, за всю историю, не отдали и кусочка земли, только приумножали ее. А наша новая либерально-демократическая власть начала свое правление с раздачи исторических земель России.
      Настоящий широкий интерес к антиквариату появился в СССР в 70-х, в эпоху Л.И. Брежнева, когда творческая и научная элита страны стала получать весомые вознаграждения за свой труд, из них и сложились первые известные, легальные коллекционеры. В ту же пору появился и заметный слой коллекционеров из теневой экономики. Среди «цеховиков», как называли их в народе, встречались люди с поразительно тонким вкусом и чутьем. Таков один из моих героев тетралогии «Черная знать» Артур Шубарин, у которого, безусловно, был прототип.
      В Ташкенте антикварные магазины были только в царское время и в годы нэпа, потом они снова появились уже в 21 веке. Но всевозможный антиквариат можно было встретить в многочисленных комиссионных магазинах и, как ни странно, на базарах, барахолках, рассыпанных по всему Ташкенту – тех, что на западе называют «блошиными рынками». До землетрясения 1966 года крупные комиссионные магазины находились в центре, на «Бродвее». Две самые известные большие комиссионки стояли рядышком возле кинотеатра «Молодая гвардия». Я мог часами, переходя из одного антикварного отдела в другой в соседнем магазине, разглядывать необыкновенные напольные и настольные часы – немецкие, итальянские, французские, голландские, швейцарские, которые невпопад отбивали время, удивляли музыкальным аккордом или кукованием кукушки, или петушиным «ку-ка-реку!». Волшебный мир, открывшийся мне, слишком поздно. В изобилии продавались фарфоровые жанровые игрушки, в основном, мейсенского фарфора, хотя встречались игрушки Гарднеровского и Кузнецовских фарфоровых заводов, но меня волновали более крупные композиции из бронзы, серебра и слоновой кости. Да, в ту пору еще не пропало каслинское литье, стоившее совсем недорого. А какие бокалы, вазы из венецианского стекла были выставлены на продажу по вполне разумным ценам, но денег в ту пору у населения на подобную роскошь не было. А какие предлагались золотые, серебряные портсигары, дамские и мужские, с драгоценными камнями, с монограммами давно забытых дворянских фамилий – мне так хотелось их взять в руки, закрывались они с особым шиком, со звонким щелчком. Дамские портсигары были узкие, хищно-изысканные, непременно с вкраплениями в крышку редких полудрагоценных камней: опалов, аметистов, рубинов. Появление сигарет с фильтром в 50-х, особенно американских, в невиданно роскошных пачках: «Ротманс», «Винстон», «Честерфильд», «Лаки Страйк», «Кэмел», «Морэ», «Салем», «Мальборо» – похоронило навсегда ювелирные фирмы, специализирующиеся на дорогих, изысканных портсигарах.
      Хотя покупателей в антикварных отделах я почти не видел, вещь, простояв месяца два-три, а то и целый год, все равно находила себе нового хозяина – будь то картина или часы «Бреге» или «Мозер», или пианино «Бехштейн», или хрустальная люстра. Но я уже тогда понимал, что вещи перешли к новому хозяину до следующих мировых потрясений, войн, революций, катаклизмов. Только в такие периоды антиквариат меняет хозяев. Во всех антикварных отделах, без исключения, работали преклонного возраста евреи, внешне похожие на старых профессоров, художников, композиторов. Они и были профессорами в своем деле. Мне они все казались людьми невероятных знаний, тайн, историй. Я со всеми из них перезнакомился, подружился, стал у них постоянным покупателем. Сколько раз они удерживали меня от опрометчивых покупок, сколько раз они сбивали для меня цену, говорили: «Подожди еще два месяца, у нас будет переоценка по срокам хранения». Пусть ташкентская земля будет всем вам пухом, дорогие мои первые учителя и наставники в антикварном деле: Яцкаер, Шмулевич, Горенштейн, Терман, Розенберг, Кауфман, Розенталь, Герштейн, Зельдович, Асмус. Заметив мой искренний интерес к антиквариату и от вынужденного безделья они долго рассказывали мне о китайской бронзе и китайском фарфоре, кастильском оружии и дамасских кинжалах. Я получил от них познания о хрустале и богемском стекле, не спутал бы стекло из Мурано с цветным стеклом из Германии или Чехии.
      Однажды, в 1965 году Марк Абрамович Кауфман отложил мне отрез драпа-кастор, пролежавшего в чьих-то сундуках лет сорок, и я сшил, по его же рекомендации, у известного ташкентского портного Исаака Альтшуллера классическое двубортное пальто с наружным кармашком для платочка, как на костюмах. Такие модели шьют до сих пор Бриони, Китон, только драпа-кастора, даже в Англии, уже нет лет пятьдесят, делают только касторовые шляпы, которые стоят ныне и пятьсот, и шестьсот евро. Драп-кастор абсолютно не мнется, хорошо чистится, похож на самую изысканную замшу, только плотнее, не боится влаги. У меня на сайте есть мое фото 1966 года в этом пальто. Да, касторовое пальто я встречал только однажды на …Аркадии Исааковиче Райкине в начале 70-х годов, когда он привозил в Театр эстрады на Берсеневской набережной новую программу «Светофор 2». Тогда я попал на премьеру, получив контрамарку из рук самого Аркадия Исааковича. Вот А. Райкин одевался элегантно. Как сшиты были его костюмы – Бриони и Карден от зависти позеленели бы!
      Хочется сказать, что, заказывая сегодня костюмы у Бриони или у другого модного Дома, вам обязательно минут двадцать будут вдалбливать, что петли на рукавах пиджаков у них обметываются вручную. Ничего нового, необычного для меня они сказать не могут – ташкентские, тбилисские, бакинские еврейские портные шили так, вручную, сто лет назад. Могу отметить, что за последний век разительно, качественно изменилась в пошиве мужских костюмов только бортовка для плеч и лацканов, отчего костюмы стали легче и мягче ложатся на плечи. Только в 80-х появились летние костюмы без подкладки, но это открытие вряд ли касается высокой моды, это мода – кэжуал, т.е. повседневная. В начале 60-х годов ХХ века в мировой моде повсеместно появился совершенно новый, элегантный крой мужских брюк. До этого в старых фильмах невозможно смотреть на мешковатые брюки моих любимых Хэмфри Богарта, Кэри Гранта, Марлона Брандо. Ужасно выглядят брюки и на элегантном красавце Грэгори Пэке в «Римских каникулах». Больше ничего и никогда в мужских костюмах радикально не менялось, утверждаю это как человек, заказывавщий костюмы у лучших портных с начала 60-х до наших дней.
      Другой антиквар, из комиссионки на Алайском рынке, а их там было в моей молодости семь или восемь, Соломон Яковлевич Яцкаер, с чьим внуком Наумом я дружил, учил меня: «Дорогой Рауль, любая значимая антикварная вещь, будь то картина, скульптура, редкие музыкальные часы, без истории ничего не стоят. Не покупай антиквариат без истории». Я спрашивал у Соломона Яковлевича, почему в Ташкенте так много антиквариата? Ответил мудрый Соломон мне и на этот вопрос. Он утверждал, что антиквариат стекается в города, которые располагают к жизни, к комфорту, таким он считал и Ташкент.
      Тысячелетний Шелковый путь на века определил материальное благополучие Ташкента, сотни лет сюда стекались золото, золотые изделия, золотые монеты, драгоценные и полудрагоценные камни, серебро, широко использовавшееся в восточном быту. Жемчугами, шелками, фарфором, бронзой Ташкент обязан близостью Китая. Европейские изделия: картины, ювелирные украшения, предметы быта в Ташкенте в заметном количестве появились в конце 19 века, когда Россия прочно, на полтора века, обосновалась в Средней Азии. Русская знать, получившая государственные должности в Туркестане, привычную жизнь и быт Петербурга и Москвы зеркально перенесла в Ташкент, это касается и архитектуры города, и его ландшафтной застройки. В революцию сюда потянулись эшелоны богатых беженцев в надежде отсидеться в спокойном Туркестане, были такие надежды и ожидания, но им не повезло, маховик истории, революции разбил их надежды. В 20-х годах Ленин отправил в Ташкент два пассажирских состава профессуры, преподавателей высшей школы. В Ташкенте одновременно открылись крупнейший на востоке университет – САГУ, медицинский, сельскохозяйственный и железнодорожный институты. Весь свой сложившийся быт эти непростые люди перенесли в далекий Туркестан. Ленин не ограничивал ученых, вместе с пассажирскими вагонами шли грузовые – с домашним скарбом, мебелью, посудой, библиотеками. Преподавателей, выросших в высокой культуре русской империи, людей не бедных, были тысячи, вслед за ними в Ташкент потянулись их родственники, друзья.
      В Ташкенте прошла гимназическая юность Александра Керенского и великого русского художника Николая Ге, и сотен, и тысяч других известных и достойных людей, чьи имена вошли в историю России XIX и ХХ веков. Но это отдельная тема, меня и без того постоянно заносит в сторону, в переулки. У меня в Ташкенте была соседка – дворянка, которая в 30-х и 40-х годах возглавляла школьное образование Узбекистана, кстати, она имела орден Ленина. Ее отец в конце 19 века, до революции, открывал в Ташкенте Туркестанский банк, она говорила мне про Александра Федоровича Керенского: «А с Сашенькой я танцевала на балах в гимназии, большой щеголь был в юности…» У нее я приобрел картину Р.Рейнгольдса, написанную в 1897 году, которую некогда подарил ей жених – капитан, позже погибший в Первую мировую войну. Глубокая история для антикварной картины, она до сих пор висит над моим письменным столом в той же дореволюционной раме из палисандрового дерева. Но вернемся к Соломону Яковлевичу Яцкаеру, он еще не закончил историю возникновения ташкентского антиквариата.
      «…Последняя весомая часть антиквариата попала в Ташкент в войну, – продолжил Соломон Яковлевич, – в Узбекистан эвакуировали десятки, сотни тысяч москвичей, ленинградцев, киевлян, минчан, среди них было немало состоятельных людей. Так в войну в Ташкент попали и мои родители, сам я прошел войну «от и до» – и он махнул мне пустым рукавом. Руку Соломон Яковлевич потерял за два месяца до окончания войны. С 45-го года он, сорокалетний мужчина, инвалид, стал работать с отцом и дедом на Алайском рынке. Рассказывал он мне это в середине 60-х и был уверен, что больше никогда не появится на ташкентском рынке столько антиквариата, как после войны. Но ошибаются все, ошибся и мудрый старик Соломон, как говорил великий поэт Низами: «Я наставляю всех и заблуждаюсь сам».
      Разве мог кто-либо предвидеть, что в связи с мирным развалом СССР, исход некоренных народов из Средней Азии будет многократно мощнее, трагичнее, безжалостнее, чем их приход сюда в начале 40-х, в войну?! Кто знал, что за бесценок придется продавать дома, квартиры, дачи, сады – добро, нажитое не одним поколением. А что касается антиквариата, то ценности, вплоть до сервизов и текинских ковров, если они у кого и были, вывозить было запрещено. Все, представлявшее ценность, становилось государственным достоянием, даже если им владели пять поколений ваших предков.
      Все пошло прахом, мне в пятьдесят лет тоже пришлось начинать жизнь в России заново, с нуля: с гражданства, прописки, приобретения жилья, с элементарных чашек и ложек, брошенных при отъезде. То, чем владел, что любил, ценил, чем гордился и восхищался, часто снится мне в снах, хоть за это спасибо Всевышнему. Теперь я знаю, почему я до слез любил литературу эмиграции – наверное, предчувствовал, что в один день и сам останусь гол как сокол.
      Не осталось в Ташкенте и следа от ташкентских евреев, они словно барометр чувствуют беду, катастрофу. Но и их отъезд не обошелся без ощутимых потерь, их «кидали» даже те, кто щедро получил предоплату за оговоренный нормальный, цивилизованный отъезд. А ведь уезжали люди, внесшие серьезный вклад в развитие республики – в искусство, литературу, здравоохранение, строительство, авиастроение, фармацевтику, высшее образование. Семья Яцкаера, вместе с моим другом Наумом, уехали сначала в Голландию, затем перебрались в Америку, за их будущее я не волновался, я знал, что им любые дела по плечу, лишь бы в государстве существовал закон и порядок. Помню, в 2000г. я с супругой Ириной впервые прибыл в Амстердам, чтобы вплотную ознакомиться с голландскими музеями и работами знаменитых голландских живописцев. Заметив, что я постоянно оглядываюсь, она с улыбкой спросила: «Ну и кого ты ищешь в Голландии, у тебя и здесь есть друзья?». Я ответил: «Вспомнил, что здесь живут Яцкаеры, вдруг я наткнусь на Наума». Не наткнулся, к сожалению.
      Тут я, с вашего позволения, еще раз отвлекусь, уж больно лыко просится в строку, как говаривали на Руси. В 80-х годах я часто бывал в Тбилиси, и меня очень сильно поразили тамошние антикварные магазины. Я спросил у сопровождавшего меня министра спорта, друга Славы Метревели, Джунашера Александровича Кварацхели: «Откуда у вас в салонах столько разнообразного качественного антиквариата? Понятно богатство Ленинграда и Москвы, двух имперских столиц России, а откуда оно взялось в Грузии?». Джунашер Александрович, человек рафинированной культуры, печально улыбнулся и, не задумываясь, ответил грустно: «От неправильного воспитания». Видя мое удивление, пояснил: «Да, да, дорогой Рауль, мы упустили воспитание двух последних поколений. Это наши отцы, деды и прадеды были молодцами, работали не покладая рук, возили мандарины, апельсины, яблоки, вино, орехи, цветы почти на край света, добирались и до Мурманска и Воркуты, Магадана и Норильска. Вся Москва, Лениниград, Киев, Минск, Новосибирск были завалены нашими овощами, фруктами и вином. На заработанные деньги строили каменные двухэтажные дома, возводили теплицы, свозили отовсюду лучшую мебель, дорогую посуду, машины. Наиболее преуспевающие из них знали толк и в антикварном деле, десятилетиями опустошали антикварные магазины старинных русских городов, не говоря уже о двух столицах. Ушло то поколение, наследники живут, проедая наследство и пополняя комиссионки добром, заработанным их отцами и дедами. Таков мой краткий ответ. И еще одна страшная беда пришла к нам раньше, чем куда-либо – наркота, да в таких масштабах, что всей Средней Азией вместе взятой, с их Чуйской долиной, с одним Тбилиси не сравняться. А наркота требует много денег, вот и тащат из дома. И говорить вслух не разрешается об этом, чтобы грузинам дурно не выглядеть, и бороться всерьез некому. Экспрессом катимся в пропасть. Извини, наболело, хорошо, что спросил, хоть выговорился». В подтверждение давнего разговора в Тбилиси, могу сказать, что семнадцать лет спустя Г.А. Шеварнадзе вынужден был заставить пройти тест на наркозависимость всех членов правительства.
      Вот теперь мы можем вернуться в 1976 год, в ресторан «Пекин» нас ждет там много любопытных историй и даже сюрпризов.
      Наконец-то мы дошли и до сервировки – того, чем особенно пленял завсегдатаев и гурманов московский «Пекин». Теперь вы поймете, почему я вас мучил отступлениями в антиквариат. А как же иначе я опишу вам все великолепие этой сервировки, да и не поверили бы вы мне без вынужденной экскурсии в антикварные магазины. Мне очень хочется рассказать вам о небывалой роскоши серебряных приборов, чайных и кофейных сервизов, огромных специальных серебряных и фарфоровых блюдах под целого поросенка, гуся, барашка или сибирского тайменя, каспийского осетра, крупного сига из Беломорья или большой стерляди из Волги и Иртыша, в начале 60-х годов она еще встречалась там. Как выразился однажды о царском времени незабвенный А.И.Райкин, тепло чьих рук я помню всю жизнь: «Время было мерзопакостное, но рыба в Волге была».
      Тут нужно обязательно оговориться, что в 60-х и самом начале 70-х еще существовал особый ранжир сервировки – одно дело, если вы неожиданно вваливались компанией, другое – когда вы заранее заказывали стол на 12 или 24 персоны: на день рождения, встречу однополчан или школьных друзей, или отмечали помолвку. Для таких застолий выставлялись полнокомплектные огромные сервизы, столовое серебро, хрустальные вазы. И каждый раз эта внушительная сервировка могла оказаться совершенно иной, но это могли понять, ощутить и оценить только те, кто ходили в «Пекин» хоть с какой-то периодичностью. Сегодня, спустя столько лет, я думаю, что в «Пекин» ходили избирательно, хотя всегда встречались и случайные посетители. В Москве в те годы попасть в ресторан, не позаботившись заранее, было почти невозможно, тому еще много живых свидетелей, тем более в такие заведения, как «Пекин», «Центральный», «Националь», «Москва», «Будапешт», «Прага», «Советская», «Узбекистан», «Арарат», «Арагви», «Баку».
      Постараюсь объяснить, почему столь трудно было попасть в московские рестораны в 60-х -70-х. Не оттого, что денег было много у людей, а оттого, что мало было ресторанов, кроме «Пекина» мало какой ресторан мог похвалиться количеством посадочных мест. Народу в Москве уже в ту пору было за пять миллионов, не считая приезжих. Москва буквально была переполнена командированными. Сегодня вы не поверите, ежедневных авиарейсов из Ташкента в Москву было пять, из Тбилиси – семь, из Ленинграда, Киева, Минска – не перечесть, и все самолеты большие, заполненные под завязку. Из этих же городов ежедневно приходили по два-три поезда, тоже не пустые. И не гастарбайтеры осаждали столицу. В Москву ехали в отпуск, походить по театрам, магазинам, концертным залам. И это еще не главная причина заполненности ресторанов. Массовое жилищное строительство в Москве только начиналось, владельцы отдельных квартир были наперечет. Встретиться, даже небольшой компанией, могли только в ресторанах, кафе тоже были редкостью. Насчет квартир – я совсем недавно слушал выступление главного строителя Москвы В.И.Ресина, отмечавшего 80-летие, даже он получил отдельную квартиру в 70-м году в тридцать шесть лет.
       В далеких 60-х редко кто имел в доме красивую посуду. Сервизы, изящные бокалы, роскошную сервировку, крахмальные скатерти, салфетки мы могли встретить только в ресторанах, потому поход в ресторан считался за праздник. Очень хотелось бы быть правильно понятым – рестораны в то время были доступны и рабочему, и инженеру.

Рауль МИР-ХАЙДАРОВ
(Продолжение следует.)


Комментарии (8)
Guest, 16.09.2013 в 00:40

Какая то бредятина.Какой то московско татарский жопошник пишет про какую то Москву... Да у татар татарский язык исчезает...и всем наплевать .Жалко что он татарин.На каком языке он пишет ,этот писатель

Guest, 16.09.2013 в 06:18

Ресторан "Пекин" - конечно , увлекательная история. А когда в Казани появится аналогичный ресторан? У нас засилье западноевропейской кухни. Судя по структуре общепита мы несомненно европейский регион. Скажи мне, что ты ешь, и можно сказать, кто ты.

Guest, 16.09.2013 в 06:24

Рауль Мирхайдаров имеет тираж своих книг в несколько миллионов томов. В Казани хорошо издали его собрание сочинений, кажется томов 8. У него огромная коллекция живописи. Его мемуары пользуются большим успехом. Писатель очень интересный, почитайте.

Guest, 16.09.2013 в 06:26

Пожалуй ни один татарский писатель не имел таких тиражей в последние лет 30, как Рауль Мирхайдаров.

Guest, 16.09.2013 в 22:22

Guest, 16.09.2013 в 06:18 ...У нас засилье западноевропейской кухни.
Когда у англичан спрашивают, почему случилось, что во всём мире говорят на английском, те отвечают; нет, сэр, не на английском! А на каком тогда? Ответ; на "ломаном" английском. По аналогии: у нас не западноевропейская, а ломаная европейская кухня. Имитация, суррогат.

лили, 16.09.2013 в 23:03

А почему он татарский???? Про татар он нечего неписал.По татарски тем более.Назовите хоть одну его книгу ,написанную для татар.Много таких в России обрусевших татар-инородцев.И их в татары записовать бесполезно.

Guest, 18.09.2013 в 09:34

Евреи не делят писателей на пишущих о евреях или не пищущих. Например Пастернак, Бродский. Но тем не менее уважение к евреям они укрепляют. Оба Нобелевские лауреаты. Так и татары -татарин может писать хоть на английском, но тем не менее он остается татарином. Может даже лучше, что на английском. В мире сейчас 90% литературы на английском.Татар будут знать лучше и поддерживать на уровне мирового сообщества. Нельзя заниматься изоляционизмом.Изоляция от мира приведет к деградации народа.

Гость, 26.10.2016 в 04:36

Прекрасный писатель, которого я открыл для себя совсем недавно.