Преступления (глава из мемуаров "Вот и все… я пишу вам с вокзала") (ч.9)

     Позже, после знакомства с историей Якова Семеновича, писавшего на заказ диссертации, я встречал и других, весьма одаренных людей, занимавшихся, как и сосед Равиля Нагаева, подобным незаконным промыслом. Оттого глава в романе «Двойник китайского императора», где рассказано о диссертациях на заказ, вызвала у читателя интерес, тема для многих оказалась незнакомой и неожиданной, ведь роман был издан 25 лет назад.
     В моих мемуарах несколько раз упоминалось имя замечательного писателя Аскада Мухтара. Однажды, у него в доме я застал молодую девушку, которой он подписывал на память свою книгу. Когда мы остались одни, он, как-то смущаясь, сказал: «Вот эта девушка – двадцать восьмая по счету, собирается защищать кандидатскую диссертацию по моему роману «Чинара», ее тема: «Женские образы Аскада Мухтара в романе «Чинара»«. Защитив диссертацию, она будет получать двадцать пять процентов прибавки к зарплате.
     Не пойму, при чем здесь научная диссертация, прибавка к зарплате, ведь эти образы создал я, зачем нужны толмачи, толкователи снов по моим понятным, принятым читателями романам? Логичным было бы платить мне, автору, создавшему эти образы, если они так интересуют науку. А докторов наук по моим произведениям и того больше – их тридцать два. Благодаря моим книгам, они обрели имя, статус. Темы у докторов наук тоже не отличаются оригинальностью, например: «Современный рабочий класс Узбекистана в произведениях Аскада Мухтара».
     Иногда я попадаю в среду докторов наук, сплошь «остепененных» на моих произведениях. Став докторами наук, они ведут себя столь важно, словно знают что-то неведомое о моих героях, не известное даже мне. И я среди них кажусь не писателем, а придатком к их званиям. Скоро они станут академиками, только ждут мой новый роман, чтобы на высочайшем академическом уровне растолковать его читателям. Хотя прекрасно знают, что их труды, кроме них и ВАКа больше никто не читает. На мой взгляд, научные степени нужно присуждать только в точных науках, где произошли научные открытия, там за красноречием и за спиной писателя не отсидишься».
     Какие мудрые слова, я помню их и через сорок лет. Могу сказать, что и по моим произведениям с 80-х годов защищались диссертации, защищаются они и сейчас по моей тетралогии «Черная знать», но сегодня появились неожиданные для меня странности. Защищаются они по моим романам, не ставя автора в известность. Остается лишь повторить за древними греками: «О времена! О нравы!»
     Эту главу мемуаров «Преступления и наказания» хочу закончить моим давним знакомством с советским правосудием. Я чувствую, как насторожились мои читатели, нет, я не о том – не привлекался, не судим, бог миловал. Случай, о котором я хочу вам поведать, произошел в 1964 г. в Ташкенте. В ту пору я работал в «Спецмонтаже», наши объекты располагались в республиках Средней Азии и Казахстане, хотя случались командировки и в Норильск, и в Новосибирск, и даже во Владивосток. Нередко выпадали объемы строительства и дома, в Узбекистане. Ташкент очень промышленный город – один авиазавод им. В. Чкалова чего стоил, там работали почти сто тысяч человек, и выпускал он самый большегрузный самолет в мире «Руслан». Могу назвать и другие значимые предприятия союзного значения: Тракторный завод, Завод электродвигателей, «Сельмаш», «Электроламповый», где половина цехов работала в секретном режиме.
     Ташкент окружен промышленными городами: Чирчик, Ангрен, Ахангаран, Алмалык, Беговат – это я к тому, какая мощная индустрия осталась за кордоном. Кто-то думает, что Узбекистан – это только хлопок, овощи, фрукты. Хотя и этих потерь жалко, до сих пор не восстановлена текстильная промышленность России, не говоря уже о том, что хлопок – важное стратегическое сырье, но остались там и урановые рудники, и мощная золотодобывающая промышленность. Это я так, для справки, для новых поколений, которые, к сожалению, и про Россию мало, что знают.
     Наша организация вела небольшой, но очень важный объем работ на ташкентском лакокрасочном заводе, тоже союзного значения. Хлопковые семена – это еще и олифа, и составляющее многих масляных красок, без которых не обходится ни одно строительство. Завод давно требовал модернизации и реконструкции, продукция шла во все концы гигантской страны. Ассортимент красок, эмали, разбавителей, растворителей, олифы и сегодня поражает воображение. В те далекие 60-е годы в СССР только начиналось массовое жилищное строительство по всей стране, под эти задачи и модернизировали завод.
     Чтобы яснее представить реконструкцию завода, надо отметить, что на его территории работало около двадцати разных строительных организаций. На территории лакокрасочного завода высились огромные шарообразные емкости, сделанные из особой  прочной стали, комбинат «Жаропрочных и тугоплавких металлов» находился рядом в Чирчике. В этих чанах должна была циркулировать особо агрессивная химическая жидкость, необходимая в производстве, которая могла быстро разъедать даже такую особую сталь.
     Наша задача состояла в том, чтобы защитить эти емкости от коррозии. Мы покрывали огромные шары изнутри особой резиной, стойкой к химическим реакциям, этот процесс назывался гуммированием. Работа не только очень вредная, но взрывоопасная и пожароопасная, в процессе используется особый клей, бензин, да и сама резина выделяет взрывоопасные пары, оттого работы должны вестись в особом режиме. В самих чанах, имевших наверху единственный лаз диаметром меньше метра, должно быть только двенадцативольтное освещение и безопасная вентиляция. Нам следовало загуммировать пять емкостей, оттого там находилась всего одна бригада из шести человек.
     Руководство завода спешило с реконструкцией, и стройку форсировали, как могли. Пригнали на строительную практику даже студентов из политехнического института. В тот трагический день я был в служебной командировке в Москве. Как случилась беда, я не могу сказать точно даже сегодня, даже после суда, на котором я присутствовал все три дня. Видимо, дело было так: дирекция завода и представители Генподрядчика решили ускорить нашу часть работы и на подмогу передали нам трех студентов, официально не уведомив нашу организацию, и даже прораба этого объекта.
     Жара стояла в сорок градусов, и двое студентов наотрез отказались влезать в темную и душную емкость, у которой был единственный лаз, и они остались помогать наверху. Только один любопытный юноша полез внутрь. То ли от жары, то ли от плохой вентиляции, то ли откуда-то прилетела искра от сварочного аппарата, или кто-то закурил рядом – суд этого установить не смог – и произошел взрыв, а затем пожар. Все, кроме студента, сумели выскочить. Вот такая произошла трагедия. Началось расследование, таскали в Прокуратуру всех, кто хоть краем оказался причастен к гибели юноши. Через месяц расследование прекратили, дело в суд передавать не стали, но административные наказания понесли многие, кого-то даже уволили.
     Погибший студент оказался единственным сыном из очень известной в Ташкенте еврейской семьи. Родителей, понятно, такое решение не устроило  они все-таки отдали сына в институт, а не гуммировать взрывоопасные емкости. Отец написал гневное и отчаянное письмо Л.И. Брежневу и просил наказать виновных в гибели его сына. Письмо благополучно дошло до Генсека и вернулось в Прокуратуру города с резолюцией: «Выявить виновных и строго наказать», и еще личная приписка с соболезнованиями родителям студента. И это не все. Из Москвы прибыл следователь по особо важным делам и взял дело под личный контроль. Вот так Леонид Ильич реагировал на обращения трудящихся, и дело закрутилось вновь. Письмо отца с резолюцией Леонида Ильича московский следователь показал начальнику нашего управления Резе Эмировичу Бекирову, его тоже включили в число обвиняемых, хотя по должностным инструкциям от нашей организации к уголовной ответственности могли привлекаться только главный инженер и прораб.
     Дело дошло до суда: от нас – трое, еще восемь человек – от института, завода и генподрядчика. Суд проходил в Старом городе, в Калининском районе, где находилось наше управление. Смертельный случай зарегистрировали за нашей организацией, за подобное и без суда наказывали строго – снимали главного инженера и лишали на квартал всех премиальных.
          В день суда, мы, технический персонал, вместе со своим начальством отправились в здание районного суда, располагавшегося в огромном ухоженном саду, да и само солидное кирпичное здание, некогда принадлежавшее одному из первых руководителей железной дороги, связавшей Москву и Ташкент в 1903 году, выглядело прекрасно. Нельзя сказать, что событие на лакокрасочном заводе вызвало резонанс в городе, но народ собрался. Одних друзей, родственников, коллег одиннадцати подсудимых было достаточно, чтобы заполнить зал районного суда. Судья с первой минуты очень мудро рассадил подсудимых в четыре группы, по организациям, чтобы не путаться, и суд начался.
     Стало ясно, что для районного суда процесс трудный, судье непросто было разобраться: с подрядчиками, с субподрядчиками, с Генподрядчиком, с заказчиком, со студенческой практикой. Но судья вскоре понял кто есть кто и за что в ответе. Разумеется, на такой процесс слабого судью не поставят, мы тоже понимали это. Чувствовалось, что и судья понимал возложенную на него из Кремля миссию и знал, что его решение ляжет на стол к Брежневу. Судья, видя, как подавлены некоторые обвиняемые, особенно наш главный инженер, разрешил задавать вопросы оппонентам, коллегам из группы поддержки.

     Рауль МИР-ХАЙДАРОВ.
     (Продолжение следует.)