Миниатюры

     Сам я постоянно ругаю русских. Даже почти Лько и делаю, что ругаю их. «Пренесносный едрин». Но почему я ненавижу всякого, кто тоже ругает? И даже почти только и ненавижу тех, о русских ненавидит и особенно презирает. 
      Между тем я, бесспорно, и презираю русских до отвращения. Аномалия.
 

* * *
 

      Литература есть самый отвратительный вид торга. И потому удвоенно-отвратительный, что тут замешивается несколько таланта. И что «торгуемые вещи» суть действительные духовные ценности.
 

* * * 
 

      Народы, хотите ли, я вам скажу громовую ис-шу, какой вам не говорил ни один из пророков...
      – Ну? Ну?.. Хх...
      – Это – что частная жизнь выше всего.
      – Хе-хе-хе!.. Ха-ха-ха!.. Ха-ха!..
      Да, да! Никто этого не говорил; я – первый... Просто, сидеть дома и хотя бы ковырять в носу и смотреть на закат солнца.
      – Ха, ха, ха...
      – Ей-ей: это – общее религии... Все религии оройдут, а это останется: просто – сидеть на стуле и смотреть вдаль.
 

* * *
 

      Двигаться хорошо с запасом большой тишины душе; например, путешествовать. Тогда все кается ярко, осмысленно, все укладывается в хороший результат.
      Но и «сидеть на месте» хорошо только с запасом большого движения в душе. Кант всю жизнь сидел: но у него было в душе столько движения, что от «сиденья» его двинулись миры.
 

* * *
 

      Нины Р-вой (плем.) подруга: вся погружена рию, космографию. Видна. Красива. Хоро-ост. Я и спрашиваю:
      – Что самое прекрасное в мужчине?
      Она вдохновенно подняла голову:
      – Сила!
 

* * *
 

      Социализм пройдет как дисгармония. Всякая, дисгармония пройдет. А социализм – буря, дождь, ветер...
      Взойдет солнышко и осушит все. И будут говорить, как о высохшей росе: «Неужели он (соц.) был?» «И барабанил в окна град: братство, равенство, свобода?».
      – О, да! И еще скольких этот град побил!!
      – «Удивительно. Странное явление. Не верится. Где бы об истории его прочитать?».
 

* * *  
 

      Революция имеет два измерения – длину и ширину; но не имеет третьего – глубины. И вот по этому качеству она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода; никогда не «завершится»...
      Она будет все расти в раздражение; но никогда не настанет в ней того окончательного, когда человек говорит: «Довольно! Я счастлив! Сегодня так хорошо, что не надо завтра»... Революция всегда с мукою и будет надеяться только на «завтра». И всякое «завтра» ее обманет и перейдет в послезавтра». Perpetuum mobile, circulus vitiosus*, от бесконечности – куда! – а именно от кости. «Собака на цепи», сплетенной из своих же гнилых чувств. «Конура», «длина цепи», «возврат конуру», тревожный коротенький сон.
      В революции нет радости. И не будет. Радость – слишком царственное чувство, и никогда не попадет в объятия этого лакея.
      Два измерения: и она не выше человеческого, а ниже человеческого. Она механична, она матерьялистична. Но это – не случай, не простая связь «теориями нашего времени»; это – судьба и веч ность. И, в сущности, подспудная революция в ду< шах обывателей, уже ранее возникшая, и толкнула всех их понести на своих плечах Конта-Спенсера и подобных.
 

Владимир РОЗАНОВ.