Лавина

     Пожалуй, одним из самых крупных событий на прошедшем фестивале молодой режиссуры «Ремесло» в Казани можно считать спектакль «Лавина» по пьесе турецкого драматурга Тунжэра Жужэноглу, поставленный Дамиром Самерхановым, молодым главным режиссером в Мензелинском татарском драматическом театре им. Сабира Аметбаева. В свое время Самерханов уже прогремел своим спектаклем «Мулла» по пьесе Туфана Миннуллина в этом театре. Новый спектакль свидетельствует – режиссер сделал уверенный шаг вперед. Даже не шаг, а приличный прыжок. Не зря предводитель московско-петербургско-уфимского несплоченного десанта критиков Анна Степанова говорила с некоторым потрясением после спектакля: такое редко увидишь сегодня в Москве, везите спектакль в Москву, там его ждет успех, мы все там истосковались по человеческой любви, и вот здесь она перед нами живая, смотришь, затаив дыхание.
      Если коротко о фабуле – горный аул, над аулом постоянно висит лавина, нельзя громко говорит, делать шумные движения, лавина может сойти. Как говорится в прологе спектакля: «Лавина – это наш страх». Девять месяцев в году висит лавина над деревней, затем она тает, и три месяца можно жить нормально – играть свадьбы, охотиться, рожать детей… Поэтому в деревне все регламентировано – роды должны проходить только в эти три безопасных месяца. Показана жизнь семьи – двое стариков, родители молодого сына и сын с невесткой беременной. Момент зачатия тщательно рассчитывается с запасом, чтобы роды пришлись на безопасные месяцы. Но у невестки начинаются схватки уже в «опасные» дни. Лавина еще не растаяла. Если родится ребенок, он закричит, и тогда погибнут под лавиной все.
      По закону деревни, беременная женщина, которая нарушит сроки родов и подвергнет опасности гибели всю деревню, наказывается тем, что ее живую закапывают в землю. Молодые не удержались и хотя клянутся родителям, главе общины, что зачатие ребенка у них произошло в нужные сроки, однако начались схватки, опытная повитуха сразу сказала: «Не удержались. Да и то, разве огонь с порохом рядом можно держать». В целом почти по Достоевскому: может ли счастье мира основываться на слезинке ребенка.
      В спектакле присутствует волшебная магия искусства, он распадается на две неравные части. Первая треть – этника патриархального существования аула в горах, пастораль, замедленное повествование: неторопливые рассказы стариков о прожитой жизни, прядение нити, приготовление пищи, игры молодых в постели, сам ритм жизни спокойно тюркский, размеренный, обстоятельный. Самерханов делает это сознательно, он говорит, что ему нравится смотреть документальные фильмы об этнической жизни разных народов, именно о жизни деревень народов и племен, жизни мудрой, вневременной, которая соизмерима с человеческим и природным ритмом.
      На белой стене дома-шатра-юрты (художник Дмитрий Хильченко нестандартно оформил сцену, это и экран, на котором рокочет несущаяся на деревню лавина, и сконцентрированное энергетическое пространство судеб мира, это и колышущийся парус корабля судьбы, и сама нависающая лавина, с горными пиками, оформление получилось теплое, живое, «трепещущее») демонстративно висит «чеховское» ружье. Затем, после этники, наступает «переключение» спектакля, зрители уже внутри действия, уже не могут от него оторваться, они все уже там, Самерханов выстраивает действие по-«акунински», безоговорочно захватив в полон души зрителей. Критики долго гадали, что это за жанр – притча, драма, мелодрама? Мне кажется, это скорее современная восточная сказка.
      Очень точна звуковая часть (талантливый композитор Юрий Чаплин). Чего стоит только звук падающих капель «судьбы», методично наполняющих бочку с талой водой, звук природного хронометра – как только бочка наполнится, значит, лавина растаяла, значит, опасности нет. Гул лавины звучит часто в начале спектакля, но потом мы его не слышим, действие разворачивается в душах персонажей, возможно, этот гул нужно включить и во вторую часть, напоминая о мощи лавины. Вторая часть спектакля магнетическая, вроде все у Самерханова просто, безыскусно, однако драматизм происходящего нарастает неумолимо, «тащит» зрителя за собой, Самерханов зачаровывает, словно знаменитый «крысолов» из немецкой сказки. Как говорит директор Мензелинского театра Роберт Шаймарданов – на всех показах в Челнах зрители плачут.
      Самой интересной актерской работой в спектакле я бы назвал роль повитухи в исполнении Эльмиры Гареевой. Талантливая актриса покоряет своей абсолютно искренней игрой. Причем, как сообщил режиссер, она непрофессиональная актриса, шесть лет до этого не играла. Но это актриса редкого дара, и, безусловно, у нее большое будущее. Гареева возвышается над актерским ансамблем, далеко не рядовым, словно глыба. Собственно говоря, с ее приходом на сцену темп спектакля словно убыстряется. Все играют очень интересно, слаженно, с азартом – прекрасна Альфида Теряева, хранительница семьи, традиций. Растерянный и очень добрый, часто беззащитный ее муж старик – актер Хафиз Хамматуллин. Молодые супруги на сцене – Ильсина Миннемуллина и певец Ленар Миннемуллин и в жизни супруги, их любовь ощущается почти физически, ее словно можно «потрогать», настолько сгущена атмосфера любви на сцене: в конце спектакля муж решительно кричит главе общины, хватая со стены ружье, не дам убивать жену, она мне дороже всех вас на свете (при этом мать говорит ему: сколько женщин в деревне, новую быстро найдешь), я выстрелю и пусть лавина сходит на вас.
      Все родные, узнав о преждевременных родах, в отчаянии говорят: мы опозорены перед всей деревней, про нас десятилетиями будут говорить – это те, которые своего сына не могли сдержать, которые чуть аул не погубили. Муж спасает жену и ребенка, защищая их с нерассуждающим звериным инстинктом от родных, охранников, общины. Ребенок рождается, кричит, и лавина не сходит. Ильяс Закиров с добрым юмором играет отца молодого мужа, он со своей женой очень целомудренно разыгрывает сцены любовных ласк.
      Совершенно анекдотичен глава общины в исполнении Инсафа Фаттахова, настоящий «секретарь парткома» в своем страхе перед абсолютной силой лавины, с элементами пустого суемудрия. Он олицетворяет типаж власти. Хотя если вдуматься, это трагическая фигура. Как каждый из нас поступил бы на его месте? Оставил бы жить беременную женщину и обрек бы всех жителей аула на верную смерть? В конце, когда ситуация разрешается благополучно, «секретарь парткома» прячется в овчину от лавины, оставляя выпяченный из-под шкуры зад, и вылезает из нее самый последний, такой штампованный образ власти, которая думает только о собственной шкуре. Здесь режиссер перекарикатурил, чувствуется, у Самерханова вообще в крови «гайдаевская» ирония и юмор времен «Операции Ы» и «Самогонщиков». Это из Самерханова прямо выпирает, густая народная ирония. Выражается «бай-секретарь» пафосно-глупо. Получается собирательный восточный Ким Ир Сен. Но думается, это все же ошибка, его личность нельзя сводить к голой карикатуре, так он слишком выпадает из ансамбля, все в ауле мудрые, почему же ими руководит глупец – это все-таки лидер, вождь, который уже несколько десятков лет довольно успешно и авторитетно правит общиной.
      Два охранника, одетые в форму «моджахедов», в черных масках и с автоматами Калашникова за спиной, с замотанными изолентой запасными рожками с патронами, рождают иррациональный страх у зрителей (особенно ощущается сегодняшняя атмосфера исламофобии, ныне мусульмане – чуть ли не сталинские «враги народа» в стране, вот и хиджаб стал почти символом терроризма в России). Видно, что охранники безжалостны и готовы по приказу главы общины на любые жестокости, хотя вроде во имя благих целей. Мне кажется, эти агрессивные «моджахеды» – интуитивная находка режиссера. Они своим присутствием, современной подчеркнуто «террористической» формой поднимают спектакль на уровень «столкновения цивилизаций». Цивилизации любви и цивилизации нелюбви. Без них спектакль стал бы более «ромеоджульеттовским», сентиментальным.
      Режиссер заявил, что 60% текста пьесы он выкинул, там бесконечные разговоры. Но все-таки кажется, что-то очень важное в динамике развития спектакля режиссер пропустил. Конец все-таки скомкан, он лишен паузы обреченности, безысходности, вспышка сопротивления у молодого мужа не кажется закономерной, выглядит несколько искусственно, что-то важное, какая-то внутренняя трансформация в душе мужа, решившегося на протест против традиций, против общины, словно остается за скобками. Все отмечали поразительный факт: в Мензелинске 16 тысяч жителей, и как там, в «уездном» городке, существует столь сильный театр, который почти на равных конкурирует с Камаловским и находит нестандартные решения – это парадокс, чудо и художественный подвиг. Наверное, в городке, где все друг друга знают, очень трудно сфальшивить. Спектакль вполне достоин Тукаевской премии по своим «прорывным» качествам, свежести, объективному продолжению художественных традиций татарского театра, творческому исканию. Самерханов после «Муллы», своего дипломного спектакля, ставил только комедии, и «здесь режиссер изголодался по драме», как отметили критики, дорвался до нее. И получилось.
      Конечно, всегда есть вопросы. Непонятно, какая это община – мусульманская, языческая? Мусульмане молятся несколько раз в день. В спектакле нет молитв, на стенах нет шамаилей. Вообще нет религии в спектакле, хотя атмосфера страха перед иррациональной лавиной должна порождать именно религиозные настроения конца света, мира, висящего на ниточке. Напоминает советскую деревню этой подчеркнуто «безкорневой» атмосферой. Будто что-то важное за гранью, табу. И в каком времени это все происходит? «Моджахеды» с автоматами Калашникова – то есть минимум вторая половина XX века. А где радио, телевидение с запасом батареек, аккумуляторов, их же можно в наушниках слушать? Не говоря уже о спутниковых телефонах, звукоизолированных генераторах. Домашних животных тоже нет – петухи поют, коровы мычат, гуси гогочут иногда сильнее, чем родившиеся дети. Беззвучная, немая деревня. В принципе мне как выпускнику КАИ приходит на ум – в чем проблема, выройте глубокое подземелье, проложите его войлоком и рожайте себе на здоровье 12 месяцев в году. Разве за 50 лет нельзя придумать какую-либо надежную звукоизоляцию?
      Но это все поверхностный голос разума. А есть глубинный голос сердца. Заслуга Самерханова в том, что этих нестыковок не замечаешь, видя, как перед тобой разворачивается вечная притча о любви, осознавая, что миром по-прежнему правит любовь, а не технологии, банки, деньги, Windows, модернизация, глобализация, давосские мудрецы и т.д. Любовь побеждает «лавину», побеждает грозный и, казалось бы, неумолимый рок, побеждает страх. Безумству влюбленных поем мы песню. Вспоминаешь старую истину, повторенную в откровениях пророков: Бог есть любовь. Если ты делаешь что-то с любовью, то вся Вселенная помогает тебе. Если любви нет, то жизнь останавливается. Самерханов совершил художественное чудо – он зримо показал тепло человеческого сердца, и зритель не зря плачет на его спектакле, просыпаясь от злых чар нелюбви, понимая, что есть настоящее и есть мнимое, понимая, что страх есть не человеческое, а античеловеческое, что человек есть не раб, не игрушка судьбы и сильных мира сего, а естественная часть мира любви.
 

Рашит АХМЕТОВ.