Красный пророк: возвращение (к 75-летию гибели М.Х. Султан-Галиева)

     В 2015 году исполнилось 75 лет со дня смерти Мирсаида Хайдаргаливича Султан-Галиева – за рубежом его нередко именуют «красным пророком». Так называется и подготовленная автором к печати историко-документальная книга, содержащая некоторые не известные ранее факты из прошлого советского государства, жизни и деятельности его руководителей и в первую очередь В.И. Ленина, И.В. Сталина и некоторых лиц, тесно соприкасавшихся с ними. В ней есть документы и фотографии, в том числе из личных архивов, отсутствующие в государственных хранилищах и публикуемые впервые. Данная статья знакомит читателя в существенно сжатом, газетном формате с некоторыми ключевыми сюжетами книги. В силу жанровых особенностей в нее не вошли названные выше документы и фотографии. А они составляют около 30% объема книги. Издание книги – процесс не быстрый, поэтому автор признателен Р.Р. Ахметову за предоставленную возможность заранее познакомить с рядом ее сюжетов читателей газеты. 
     Этот выдающийся деятель и провидец мирового масштаба, очевидно, до сих пор интересует многих. Сужу об этом по ряду звонков, полученных мною после краткой заметки о готовящейся книге, опубликованной ранее в «Звезде Поволжья». Это подтвердили и некоторые люди, весьма сведущие в истории, а также являющиеся постоянными читателями или авторами газеты. В том числе И.Р. Тагиров, Э.Р. Тагиров, В.И. Пискарев, И.А. Мустакимов, А.А. Агафонов, И.А. Мильмухаметов и др. Пришли сообщения по электронной почте и некоторых зарубежных ученых о желательности дальнейшей публикации новых материалов о Султан-Галиеве. До того как перейти к его идеям, несколько слов о том времени.
     Султан-Галиев был расстрелян в Москве 28 января 1940 г. по приговору военной коллегии Верховного суда СССР. Заседание коллегии – своего рода коллективного Харона, «переправившего на тот свет» тысячи сограждан, проходило 8 декабря 1939 г. в д. 23 по улице 25 Октября (ныне Никольская), где она тогда размещалась, и продолжалось ровно 5 часов 5 минут. В отличие от недавнего ежовского «скорострельного правосудия» процессуальные нормы стали теперь соблюдаться строже. Были отменены «особые тройки» и «двойки», выносившие приговоры без присутствия обвиняемого на основании так называемых «альбомных дел». В представляемых на рассмотрение «троек» и «двоек» документах, как правило, были только фото, но не всегда (отсюда и название «альбомное»), ф.и.о., краткое изложение обвинительного заключения и предложение следователя о мере наказания, как правило, это была ВМН. Лишено было права на вынесение постановления о ВМН и «особое совещание» при НКВД СССР. Большой резонанс в руководящих кругах вызвал разосланный в декабре 1938 г. от имени ЦК ВКП(б) приказ нового наркома внутренних дел Берии о запрещении вербовки осведомителей и агентов «из числа ответственных руководящих работников в партийных, советских, хозяйственных, профсоюзных и общественных организаций». Приказывалось также немедленно прекратить связь с ранее завербованными агентами из указанных категорий и уничтожить их рабочие и личные дела. Проблема насыщенности руководящего аппарата страны осведомителями НКВД была, очевидно, настолько остра, что, возможно, начала вызывать тревогу и у самого вождя. Поэтому первый и последний раз в истории СССР приказ наркома НКВД был разослан с препроводительным письмом от имени ЦК ВКП(б) да еще за подписью его генерального секретаря И.В. Сталина. 
     Обычно «тройка» состояла из руководителя местного НКВД, представителя обкома партии, как правило, 1 секретаря и прокурора. Иногда включали в нее и руководителя советского органа. Так, в Татарии некоторые протоколы «троек» 1937 – 1938 гг. подписаны и председателем Президиума Верховного Совета ТАССР Г.А. Динмухаметовым. Впрочем, фигурой он был не особенно влиятельной, скорее «протокольной», и от него ничего не зависело. Не уверен, что и подписываемые списки читал. Да и попробуй не подпиши их! Никто не хотел стать политическим камикадзе. Решали все двое: руководитель НКВД и секретарь обкома. Приговоры «троек» исполнялись немедленно. Теперь же, хотя сами заседания проходили обычно в закрытом режиме без адвокатов и свидетелей, но подсудимые могли выступать с объяснениями своей позиции, возражениями по обвинительному заключению и опровержениями данных ранее «под физическим воздействием» показаний. За «нарушения законности, перегибы в ведении следствия и необоснованные расстрелы» без суда через «тройки» в 1939 г. в Татарии арестовали, а затем в 1940 г. судили бывшего наркома В.И. Михайлова, его заместителя М.И. Шелудченко и еще трех сотрудников наркомата. Технический работник НКВД на допросе по этому делу в качестве свидетеля написала следователю, что крики Султан-Галиева, избиваемого лично Шелудченко и начальником 4 отдела Марголиным, считавшимся лучшим «колуном» (так называли следователей, практически всегда добивавшихся «признательных показаний»), были слышны даже в других комнатах здания НКВД на Черном озере. Кстати, Шелудченко, которого судили во время массовой «очистки органов от ежовцев», проведенной Берией по указанию Сталина, в своих показаниях об избиениях подследственных ссылался на «директивы свыше». А затем в письме на имя Сталина уточнил источник  директив: «Из директивы вашей от 10/1 с.г. узнал, что мое политическое чутье не обмануло меня. Я применял физическое воздействие к таким врагам, как известный вам Султан-Галиев, который не хотел рассказать правды о своей контрреволюционной деятельности, несмотря на то что его два раза судили». На допросах он выражает удивление, что за нарушение законности судят только сотрудников НКВД, а 1 секретарь Татарского обкома Алемасов, требовавший от них постоянного усиления репрессий и получения «признательных показаний» любым способом и почти каждый день передававший им списки «подозреваемых», подлежащих аресту, до сих пор продолжает занимать свой пост. Остались на своих должностях и председатель Президиума ВС ТАССР, и прокурор республики, подписывавшие приговоры троек, практически не читая их. Далее он пишет, что в борьбе с врагами народа серьезно подорвал здоровье, перечисляет все свои болезни, включая колит, и завершает письмо вождю просьбой: дать ему возможность завершить остаток жизни на свободе, ибо долго, из-за состояния здоровья, она не продлится. В последнем он не ошибся, но причиной стала не болезнь. Директива, на которую ссылается Шелудченко, действительно существовала в виде краткой шифрограммы, подписанной «Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин», направленной 10 января 1939 г. во все республики, края и области. И в ней после в целом высокой оценки деятельности НКВД по борьбе с врагами народа следовала констатация того, что вполне допустимые методы физического воздействия, то есть пытки, «были «загажены мерзавцами», им названы три фамилии, и другими безымянными лицами, применявшими их «к случайно арестованным честным людям, за что и понесли должную кару». В конце следовал вывод: «ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод. ЦК ВКП требует от секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, чтобы они при проверке работников УНКВД руководствовались настоящим разъяснением». Такова была «индульгенция», в которую не попали многие лица, выбранные в качестве «козлов отпущения» из числа сотрудников спецслужб. Метод, постоянно практикуемый Сталиным для оправдания массовых политических репрессий и «физического воздействия», якобы совершаемых такими «мерзавцами» без ведома ЦК и Сталина. 

Б. СУЛТАНБЕКОВ,
профессор.
(Продолжение следует.)

На снимке: М.Х. Султан-Галиев.