Чего хочет Россия?

     Сейчас, в понедельник утром, когда я сдаю эту статью, ни у кого по-настоящему нет сомнений в том, на ком лежит ответственность за первое за всю эту двухлетнюю войну против мирного населения массовое убийство с применением химического оружия: за исключением привычной группы ненормальных, которая не упускает возможности выставить на всеобщее обозрение свой маниакальный ревизионизм, все наблюдатели в один голос указывают на вину Башара Асада и его режима. 
      Кроме того, нет сомнений и насчет необходимости дать отпор: нравственность и стремление к миру настоятельно этого требуют. Кроме того, о том же самом говорят нам прагматизм, здравый смысл и элементарная реальная политика. Год назад Барак Обама провел через применение химического оружия красную линию. Если он хочет, чтобы его слово действительно что-то значило, ему нужно действовать. Если же он никак не реагирует, а просто двигает эсминцами и не может принять четкого решения, значит, его собственное слово и слово его страны больше не заслуживают доверия. В таком случае стоит готовиться к самым что ни на есть неприятным последствиям в Северной Корее, Иране и во всем гнусном клубе стран, которые пытаются заполучить оружие массового поражения и рассматривают сирийский конфликт как проверку решимости демократий.
      Что касается вопроса легитимности вмешательства, которое неизменно блокируют в ООН злонамеренные государства и их покровители из России, он, по сути, вообще не стоит. Разве сейчас мы не имеем дело с одной из тех ситуаций, которые относятся к сформулированному в 2005 году в международном законодательстве принципу ответственности по защите? Разве речь идет не о том же самом положении, в котором оказался президент Саркози, когда заявил приехавшим к нему 10 марта 2011 года ливийским повстанцам, что надеется получить мандат Организации Объединенных Наций, но готов в случае необходимости обойтись и без него? Разве сейчас не один из тех моментов в истории, когда естественный закон классических философов становится выше действующего законодательства и временных договоренностей?
      Настоящий вопрос сейчас – это вопрос России.
      Настоящая и самая сложная загадка заключается в мотивах этой страны, которая поступает наперекор логике, всему миру и (что для нее в новинку) части собственного общественного мнения (оно, как и вся планета, поражено фотографиями отравленных газом детей), удерживая на краю пропасти утопающий по колено в крови режим.
      Кто-то говорит: как палачи чеченцев могли осудить преступления Башара Асада, не опасаясь того, что международное сообщество может призвать их к ответу за собственные бесчинства?
      Кто-то говорит об их принципиальном несогласии со всем, что может поставить под сомнение старую сталинистско-гитлеровскую поговорку: «Угольщик – хозяин у себя дома».
      Со всем этим, конечно, сложно поспорить.
      Как бы то ни было, у этого странного поведения, у этого в конечном итоге совершенно иррационального союза с режимом, который, как не могут не понимать кремлевские иерархи, обречен рано или поздно исчезнуть, есть и другое объяснение. Я понял это, когда общался летом с представителем российских властей, имя которого не стану называть по понятным причинам.
      Россия — это государство-колосс.
      Это колосс на глиняных ногах, но все равно колосс, который до недавнего времени царил на Кубе, во Вьетнаме, Средней Азии, на Балканах, в Индии, Ираке, Египте и т.д., не говоря уже о странах Центральной и Восточной Европы, Прибалтике и Финляндии.
      Тем не менее эти времена остались в прошлом. И что сегодня осталось от этой не знавшей себе равных беспрецедентной зоны влияния, рядом с которой хваленая американская империя выглядела всего лишь жалкой подделкой? Ничего. Никаких вассалов и протекторатов. Бунтует даже Украина. А Куба давно перешла под крыло Венесуэлы.
Не осталось совсем ничего. За исключением разве что печально известной Сирии, которая в глазах отставного кагэбэшника Путина, вероятно, является последним реликтом славного прошлого.
      Россия – больная страна.
      Россия – обескровленная страна, которая по объемам внешней торговли стоит на одном уровне с Нидерландами.
      Но в первую очередь Россия – побежденная страна, она не может избавиться от ностальгии по былому величию, от которого сейчас осталась только Сирия. И цепляется за нее с той же безумной энергией, с которой ослабленная Франция 1950-х годов держалась за Алжир, не понимая, что потеряла его раз и навсегда.
      Такое объяснение (вполне справедливо) может показаться тревожным тем, кто не испытывает радости при виде того, как у власти в большой стране стоят охваченные реваншистскими настроениями фанфароны.
      В то же время оно успокоит тех, кто понимает, что громче всего люди кричат тогда, когда осознают, что в конечном итоге не в состоянии повлиять на ход событий.
      А что если Путин – всего лишь бумажный тигр, перекачанная пустышка, шантажист, который не рискнет поставить под угрозу Олимпийские игры в Сочи? У истории нет однозначного ответа. Как не бывает и безопасного решения в такие моменты высокой напряженности. Каждый преследует собственные цели. Мои заключаются в том, чтобы прийти на помощь мирному населению Сирии, спасти остатки чести и достоинства международного сообщества и не допустить апокалипсиса, которым нам грозят.
 

Бернар ЛЕВИ,
философ.
(«La Regle du Jeu», Франция.)