Бой за жизнь
9 мая минувшего года в привычном для взгляда женском созвездии на подъездной скамейке я увидел нового ветерана. Сидел он сбоку от бабулек, в темном строгом костюме, в фуражке сталинского типа; сидел, чуть сгорбившись, опираясь на самодельный посошок. Молча смотрел куда-то вдаль, не обращая внимания на судачивших про все и вся соседок.
Заметив на пиджаке незнакомца орденские планки, я остановился, поздравил с праздником Победы. Считая, что ветеран присел отдохнуть после какого-то торжества, спросил, далеко ли идти до своего дома.
– Да я тут живу, – улыбнулся ветеран, – на восьмом этаже.
Он поднял вверх свой посошок.
– У дочки с зятем проживаем со своей старушкой…
Мало-помалу завязался разговор. Познакомились.
– Бадиков я, Дмитрий Степанович, – представился мой новый сосед.
На мой дежурный вопрос: где и сколько пришлось воевать, собеседник ответил шутливо и неопределенно:
– Как это поется в песне «День Победы», мы «…пол-Европы прошагали, пол-Земли…», так вот это и обо мне тоже.
И от моего вопроса о возрасте фронтовик, как мне показалось тогда, отмахнулся шуткой:
– В обед будет сто лет!
Однако оказалось, что ни в первом случае, ни во втором ветеран вовсе не шутил. Прошел всю войну – от Москвы до Кенигсберга, а 3 июня будет справлять свой вековой юбилей.
Как было мне, профессиональному журналисту, удержаться от общения с человеком, прошедшем и во времени, и в пространстве такой долгий путь.
…Страшный, как выстрел, вскрик «Война!» он услышал в то далекое воскресенье, 22 июня, на красивом от разнотравья пойменном лугу, залитом солнечным светом. Шел сенокос. У крестьян выходных в страдную пору не бывает, и молодой крепкий Дмитрий вместе с другими парнями и мужиками саратовского села Любицкое с настроением махал косой, оставляя за собой крутые запашистые валки скошенной травы. А радостно на душе было от того, что сегодня его ожидает праздничный ужин: ровно семь лет они с любимой Анастасией живут в счастливом браке. Но праздника не получилось.
После обеда на сенокос прискакал посыльный, выкрикнул страшное слово и велел всем немедленно собираться в сельсовете. Там уже сидел представитель райвоенкомата, который, повторив текст сообщения Совинформбюро о вероломном нападении фашистов, сразу же начал выписывать сельским парням повестки. Те из них, кто по возрасту или иным причинам не подлежал мобилизации, просились на фронт добровольно. Дмитрий не сомневался, что пойдет на войну вместе со всеми без всяких отсрочек, однако человек из райвоенкомата сказал:
– Ваш председатель сказал, что ты – лучший механизатор колхоза. Если мы всех трактористов и комбайнеров отправим на фронт – кто же уберет нынешний урожай? – и выписал Бадикову бронь.
Судьба жатвы 41 года почти полностью зависела от него. Надо было срочно обучить деревенских мальчишек и девчонок управлять техникой, подремонтировать ее. Совмещая обязанности рабочего всех специальностей, механика и даже инженера, выпускник ФЗУ стал правой рукой председателя по техническим вопросам.
Хлеба убрали в сроки, не отличимые от предыдущей жатвы.
Не успел комбайн остыть от жаркой работы, Бадикова и еще двух пожилых односельчан–механизаторов направили на уборку урожая, выращенного немцами Поволжья, которых, как известно, на всякий случай депортировали в сибирские края. А хлеба немецкие землепашцы вырастили отменные. И людям, и технике пришлось работать на пределе.
Закончив битву за урожай, Бадиков после короткой военподготовки, не повидавшись с семьей, вступил в битву за Москву. Попав под мощный натиск гитлеровцев в то время, когда враг стоял уже у стен столицы, когда по окопам прозвучал железный приказ Сталина: «Ни шагу назад!». Хотя и без того приказа мало кто собирался пятиться. И по идейному патриотическому мотиву: «Отступать дальше некуда – позади Москва», и по инстинкту самосохранения: сталинский приказ касался и заградительных отрядов, для которых трусливый советский солдат – тот же солдат вермахта. Никто не брал в расчет огромное преимущество врага по вооружениям.
Но Москва выстояла, и в декабрьские дни наши войска пошли в наступление.
Тот первый успех в войне дался дорогой ценой.
– Мне пришлось вступить в бой под Волоколамском, – вспоминает Дмитрий Степанович. – Поднялись в атаку под шквальным минометным и пулеметным огнем фашистов. Пули и снаряды летели навстречу вперемешку с сильным снегопадом, который случился в день моего боевого крещения. Я бежал с винтовкой за группой морских пехотинцев. Они были одеты в черные бушлаты, и на фоне заснеженного поля были четкими мишенями для вражеских стрелков. Я то и дело спотыкался об очередного погибшего моряка. Думал, тоже не уцелею в той мясорубке. Нет, судьба пощадила. Правда, весной сорок второго припугнула: ранило меня осколком в руку. Четыре месяца в госпитале продержали. Хотели ампутировать всю кисть, но, слава Богу, обошлось. Отняли только указательный и средний пальцы. А нажимать на спусковой крючок винтовки можно и безымянным пальцем.
Стрелок Бадиков догнал своих однополчан уже под Смоленском. После освобождения города от фашистов география боев, в которых довелось участвовать, неуклонно перемещалась на запад: Белоруссия, республики Прибалтики, Польша.
Прошу Дмитрия Степановича вспомнить какой-нибудь интересный эпизод из своей фронтовой жизни.
– Война не цирк, интересного в ней мало, – усмехнулся собеседник. – Там у каждого солдата держался в голове один, но самый главный вопрос: «Останусь ли я сегодня живым?». В этом есть, наверное, сходство с цирком: как канатоходец на проволоке качаешься между жизнью и смертью…
Ну, если хотите, расскажу такой случай. Командир разведгруппы выбрал меня и еще одного бойца для выполнения важного задания: взять «языка» – какого-то гитлеровского офицера большого чина, который находился на одном из литовских хуторов. Темной ночью переодетые в немецкую форму благополучно оказались в расположении немцев, нашли избу, в которой находился тот офицер (наш командир отлично говорил по-немецки). Гитлеровец в это время развлекался с местной молодухой. Без всякого шума упаковали «языка» и двинулись в обратный путь. Но уйти незамеченными не удалось. В небо полетели осветительные ракеты, поднялась стрельба. Командир разведгруппы крикнул мне «Беги с пленным к своим!», а сам с бойцом остался прикрывать меня. А «язык» – верзила, за центнер весом, быстро с ним не побежишь. Тычу его автоматом в спину, а он пыхтит, мычит и еле трусит мелкой рысцой. А в один момент вдруг резко повернулся ко мне лицом, пригнулся и по-бычьи ударил мне головой в грудь. От неожиданности я упал, а он своей огромной тушей навалился на меня. Но я был мужик не из хилой породы. С малолетства у своего отца в кузнице вертелся, за молотобойца махал молотом (отец мой воевал в Первую мировую войну, всю жизнь работал кузнецом, прожил 98 лет). В общем, «языку» не удалось меня подмять под себя. Я вывернулся, для профилактики дал ему прикладом автомата по башке и потихоньку-полегоньку приволок его к нашим. Медаль «За боевые заслуги» получил после этого…
В огневом пути до Кенигсберга, где Бадиков встретил 9 Мая, к его награде добавилось еще несколько.
Закаленный в боях Бадиков стойко держался и на трудовом фронте. И не однажды побеждал соперников в соцсоревновании. Мало кто в округе мог с ним тягаться: что ни год – он всегда первый получал грамоты, благодарности, премии. А в 1955-м небывалом урожайном году Дмитрия Степановича признали лучшим комбайнером всей Саратовской области. Удостоили и высшей награды страны – «Ордена Ленина».
– Не помните, сколько тогда намолотили зерна? – спросил я ветерана.
– Центнеров что ли? Да нет, конечно, не помню. Помню только, что раза в два больше, чем комбайнер, который занял второе место…
Собеседник вспомнил момент торжественного вручения награды.
– Вручал мне орден первый секретарь обкома партии. В городском театре это происходило, на собрании партийно-хозяйственного актива. Когда секретарь пожал мне трехпалую руку, он удивился и тихо сказал мне: «Знал бы, что вы с такой рукой – к Герою бы представил».
Николай МОРОЗОВ.