Сладковский (ч.3)

      Мы продолжаем беседу с одним из лучших дирижеров России, руководителем Государственного симфонического оркестра Татарстана Александром Сладковским.
     – Может, в России нужно тоже вводить изучение музыки, ее восприятия в число обязательных предметов в вузах?
     – В Германии музыкальную культуру впитывают с молоком матери. Люди ходят в церкви и слушают органную музыку. Считается правилом хорошего тона посещать концерты. Это неотъемлемая часть католической и протестантской культуры. Может, даже протестантской в большей степени. И посмотрите, к чему это приводит: Германия – первая страна в Европе.
     – А русскую религиозную музыку вы не пробовали исполнять?
     – Русская религиозная музыка, как правило, вся написана для хора. Поскольку я не хормейстер и такого опыта у меня не было, то это для меня другой профиль. Были, конечно, прецеденты, когда Светланов дирижировал «Всенощной». Может быть, когда-либо я к этому и приду.
     – Это, конечно, значительное различие двух музыкальных культур – русской и немецкой, когда у них в основе лежало органное звучание, а у нас хоровое. У нас музыка оказывалась более «человеческой», но и более приземленной, мне кажется.
     – Уровень воздействия эмоционально сильный и там, и там. Но если мы говорим о корнях европейской музыкальной культуры, то это оркестр и орган. В корнях русской музыкальной культуры – хоровое пение, распев. Это очень большая разница. 
     – Мне кажется, что орган вырывал, выводил человека на космическую глубину, потрясал его, хор давал теплую и умиротворенную, «замкнутую» эмоцию. Это как сравнивать пламя свечи и костра. Свеча – это, конечно, русская хоровая музыка.
     – Бесспорно, разница между органом и хором огромная. Она коренная. Протестантизм очень упрощает обрядовую форму, но дает простор для внутреннего сосредоточения на Боге и развития. Протестантизм поощряет развитие личности и самостоятельность, ответственность. В православии присутствуют борьба с гордыней, аскетизм, непротивление, то есть активная позиция самого человека вторична.
     – Получается, протестантизм с точки зрения православия поощряет гордыню. Но капитализм построен на протестантской этике. А православие оценивает протестантизм как грех. Вероятно, России, чтобы стать Европой, нужно сменить православие на протестантизм. В этом, конечно, корни славянофильства и коренного расхождения с европейской культурой. Европа католическая и протестантская, а Россия православная. Поэтому Россия не Европа, а Византия. Но в России есть такой парадоксальный феномен, как преклонение перед Европой, это что-то иррациональное. Вывески магазинов на английском. Посмотрите на Украину, как она хочет в Европу, несмотря на экономические проблемы при этом. В православии большая составляющая, когда государство практически обожествляется. Человек подчинен коллективу, хор есть коллектив. В протестантизме, наоборот, происходит очеловечивание государства, десакрализация государства.
     – Если в православии заложен фундамент, что человек для общества, то в протестантизме – общество для человека. Музыка уже производное от духовной основы общества. Для нас европейская классическая музыка есть момент освобождения, расширения горизонта.
     – Наверное, поэтому музыка Чайковского выглядит такой «нерусской», таким ананасом на снегу.
     – Россия как бы идет вслед за Европой, но долго ли это будет продолжаться? Я думаю, у России есть какая-то своя великая духовная миссия, поэтому она переживает невероятные нечеловеческие катаклизмы. Просто нам еще неведом промысел Божий.
     – В России крайне необходим музыкальный телеканал типа «Меццо». Почему его до сих пор нет? Канала «Русская музыка HD»?
     – Все зависит от того, чего мы хотим добиться. Какая у нас цель. Нужна политическая воля. Захочет президент Татарстана, чтобы в Казани был европейский зал на 1,5 тысячи мест – поверьте мне, здесь будет зал. Для меня Татарстан – уникальное место, потому что здесь есть политическая воля, и мы можем вверх, вглубь, вширь развивать наш потенциал. Оркестр есть социальный заказ. Без воли Минниханова это было бы невозможно. Если оркестр играет просто для души, то он очень быстро развалится. Оркестр – это в определенном смысле политический инструмент. Сейчас мы определяем вектор развития в республике детского симфонического творчества. Мы привносим европейский формат в новейшую историю Татарстана. Мы последовательно идем в этом направлении, и это гигантский пример для других регионов. На всех форумах, где президент представляет республику, мы показываем наши достижения. Играем на всех днях республик перед приезжающими делегациями. Там, где президент, там и мы. Выполняем в каком-то смысле роль визитной карточки республики.
     – В Китае гастроли не планируются?
     – Все постепенно. Москва не сразу строилась, и Казань тоже. Не может ребенок родиться за два месяца. Для того чтобы оркестр был приглашаем, он должен иметь реноме. У нас его объективно не было. Все реноме у московских и питерских оркестров.
     – У меня такое впечатление, что у многих московских оркестров ушла харизма, какой-то драйв.
     – Я не хотел бы давать оценки другим. В Москве как минимум три огромных зала: Красные холмы, зал консерватории, филармонический зал Чайковского. Они ежедневно забиты под завязку. В Москве три ведущих оперных театра: Большой, Станиславского, Колобовский.
     – Но у вас, мне кажется, свободы творчества здесь в Казани больше.
     – Абсолютно. У меня здесь нет никаких проблем. Есть только воля к работе. И она дает результаты. Зал, конечно, у нас хороший, но он не предназначен для симфонической музыки. Это органный зал, хоровой зал. Этот зал напоминает мне зал Петербургской капеллы. Я знаю, что в Токио примерно порядка 50 роскошных залов для симфонической музыки. Казань сейчас обрастает инновационными центрами. Для меня Казань есть центр России. И здесь, конечно, нужен зал с европейским форматом исполнения симфонической музыки. Залы сейчас – это медиацентры, которые осуществляют и запись, и интернет-трансляцию на весь мир. Гергиев сделал это сейчас в Мариинке, и он автоматически все транслирует на планету.
     – Кризис не повлияет на интерес к симфонической музыке?
     – Надеюсь на это. Пока не чувствуется. Но опыт 1998 года показал, что залы опустели мгновенно, это было страшно. И в 2008 году был спад. Конечно, не такой, как в 1998 году. Лучше жить без кризисов.
     – Я включаю «Меццо HD» – великолепный звук, краски, изображение. И Гергиев, и Ла Скала, и Метрополитен-опера – все самое новое и сенсационное. Люди не уйдут из залов туда, в новые форматы?
     – Думаю, что нет. Есть Интернет, но люди все-таки книги покупают. Я очень редко, но тоже покупаю. Последнее, что купил – огромный толстый сборник Пруста, воспоминания Рихтера, воспоминания Мравинского. Мне нравится то, что не оторвано от меня в жизни.
     – Мне иногда кажется, что в музыке вы подобны Амосову, известному хирургу. Легендарный был человек и нес своеобразную философию. Вы отличаетесь, мне кажется, от многих дирижеров какой-то хирургически жесткой структурированностью, ответственностью, ясным видением цели. Если другие как-то плывут по волнам, вы стараетесь уже сами эту реку развернуть в нужном направлении. Вы не плывете по течению. Если река течет не туда, тем хуже для реки. Обычный русский музыкант, он барин. А вы ремесленник.
     – Я конечно, не Обломов. Я не могу созерцать. Достигнутым результатом я бываю доволен день, а потом о нем забываю. На следующий день мы начинаем с чистого листа. Но в целом бываю доволен, когда люди слышат музыку европейского качества от оркестра из региона. Конечно, я хочу создать у оркестра такое звучание, тот звук, который слышу внутри себя. 
     – Спасибо за обстоятельную беседу. Смотрю на вас и вспоминаю фильм «Парфюмер». То есть вы, наверное, хотите создать такую симфонию совершенных звуков, чтобы человек полностью забыл себя, растворился в них.
     – Музыка облагораживает человека, она делает человека лучше.

     Беседовал Рашит АХМЕТОВ.