2 марта 2024 г. независимая общественно-политическая газета
Рубрики
Архив новостей
понвтрсрдчетпятсубвск
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
       

Сладковский (ч. 1)

13 декабря 2012 года
Сладковский (ч. 1)

     Александр Сладковский ворвался в культурную жизнь Казани словно метеор, скорее даже как «Тунгусский метеорит» – такое глубокое колебание культурной почвы столицы Татарстана он вызвал. За два года с редкой методичностью, целеустремленностью, трудолюбием, профессионализмом, любовью, азартом упорно, тщательно развивал Государственный симфонический оркестр Республики Татарстан, «притирая», шлифуя его до идеально отлаженного европейского уровня. Было огромное количество сомневающихся, скептиков, почти никто в Казани не верил, что такое возможно – региональный симфонический оркестр встанет в один ряд со столичными, с Уральским симфоническим оркестром. То, что происходит с ГСО РТ, называют «казанским чудом». Все концерты идут с аншлагами, шквалом аплодисментов, оглушительными криками «браво». Потому что каждый концерт не повторяется, каждый по-своему уникален, каждый концерт ГСО – штучная «ручная» работа. То, как дирижер отдается исполнению – весь вибрируя на звук, сливаясь с оркестром, весь отдаваясь до конца, покоряет искренностью. Сладковский стремится все время поднять планку – все выше, выше, выше… Александр Витальевич по гороскопу – Весы, он маг космической гармонии, основы мира и жизни. Говорят, что даже растения чувствуют музыку, они под классику резко ускоряют рост, а под диссонанс чахнут. Музыка ГСО Сладковского, наверное, излечила не одну сотню душ, повернув их к свету, солнцу, теплу. 
      – Александр Витальевич, скажите, когда к вам пришло это чувство, что вы дирижер, что вы должны стать дирижером?
      – В 13 лет. Сидел прямо под балконом на концерте Тимерканова в Москве, и вдруг в меня «вошла» эта идея. Это было в 1978 году. Этот момент часто вспоминаю. Тогда я ясно осознал, что это мое, что хочу быть дирижером.
      – Это был импульс, резонанс, удар «тока», знак судьбы?
      – Не думаю, что это было одномоментно. Музыка меня окружала «с пеленок». Моя мама преподавала в музыкальной школе, в музыкальном институте. Были домашние концерты, мама музицировала скрипичные сонаты, играла на фортепиано. «Хорошо темперированный клавир» Баха, сонаты Бетховена, Моцарта… – я это все знал наизусть годам к шести. Это были яркие впечатления. Но концерт Тимерканова тогда меня потряс. Я увидел, как он с невероятной любовью обращался с музыкантами. Это было невероятно аристократично. Тимерканов был абсолютный аристократ в смысле отношения к окружающим людям, к себе и к музыке. Это прослеживается в его стиле. Мое развитие к осознанию себя дирижером – это значительный внутренний путь, и концерт Тимерканова стал как окончание этого «пути».
      – Дирижер-кумир, дирижер-эталон – кто сейчас для вас является?
      – У меня нет кумира. Думаю, у любого художника нет кумира. У художника растет свой опыт, слуховой, визуальный опыт. Человек должен впитывать весь опыт предыдущей эпохи. Человек сам решает в меру своих способностей воспользоваться этим опытом или нет. Скажу так: даже на подсознательном уровне старался взять весь опыт, которым обладали те гиганты, которые творили до меня.
      – У современной дирижерской школы – у нее впереди много открытий, как вы считаете, или все лучшее позади?
      – Если мы живем, то у нас впереди, несомненно, много открытий, в том числе и в дирижерской сфере. Потому что жизнь – всегда открытие, она творчески неисчерпаема. Все развивается. Я надеюсь, что мы сумеем удержаться и не провалиться «в подземелье». Что мы иногда делаем своими собственными руками. Конечно, нам нужна мудрость.
      – Сами вы не пишете музыку?
      – Вы знаете, я считаю, композитор – это особый дар. Я не испытываю судьбу. Конечно, у меня были композиторские опыты. Писал и киномузыку, у меня были заказы. Очень много оркестровал, даже этим деньги зарабатывал. Опыт оркестровки – это сильно мне помогло в моем дирижерском становлении. Дирижер – человек, который занимается не «внешним управлением», это на 95% глубокая внутренняя слуховая работа. Это работа слуха и духа. Оркестровщик прежде всего слышит внутренним слухом музыку в себе. Дирижеру нужна еще воля, чтобы заставить сыграть 120 человек так, как это внутренне у него звучит. Для дирижера владение оркестровкой еще со времен Вагнера было одной из самых важных слагаемых профессии. Для того чтобы творить музыку, нужен особый склад характера. Нужно быть где-то там, «наверху».
      – У дирижера, наверное, должно быть больше внутренней самодисциплины, это собранный, жесткий человек.
      – Дирижер должен уметь заставлять, принуждать. Он обязан быть диктатором. Конечно, диктатор диктатору рознь. Все зависит от твоей внутренней культуры, мироощущения, любви к миру и людям. Без диктатуры, наверное, невозможно воплотить и сотой доли идей, которые заложены в той или иной партитуре. Дирижер по определению диктаторская работа. Композитор – человек, который предоставлен себе. Настоящего композитора по большому счету никогда не волновали гонорары. Это люди не от мира сего. Это совершенно другое призвание.
      – А вы не глушите в себе композиторский дар? Не «наступаете на горло» собственной песне? Такое впечатление, что хороший дирижер должен быть и композитором. Чувствуется, что какое-то композиторское начало в вас прорывается, потому что вы очень индивидуально исполняете произведения.
      – Может быть, и глушу. Но это делаю осознанно. Думаю, что уже поздно становиться композитором. Я очень долго тренировал и развивал свой внутренний слух. Думаю, что если тебе суждено быть композитором, то тебе Бог указывает дорогу, говорит – пиши. Мне такого сигнала не поступало. Считаю, что выбрал ту стезю, на которую меня направил Господь. Говорю без всякого преувеличения. Одно время очень хотел быть хирургом, был серьезно этим увлечен. Потом хотел быть лингвистом. Дирижер – это меня увлекло, ты же можешь выбирать тех композиторов, которые тебе по душе.
      – Дирижер – это больше технология или вдохновение?
      – Вдохновение приходит от того, какую музыку ты играешь. Я стараюсь выбирать ту музыку, которая вдохновляет меня, оркестр и публику. Конечно, планирую сезон и думаю, насколько это будет эффективно с точки зрения восприятия публикой. Конечно, когда то, что тебе интересно, воспринимается с интересом и залом, то тогда вдохновение растет в геометрической прогрессии. Львиная доля успехов нашего оркестра, думаю, связана с тем, что музыканты оказались «на волне» интересов публики. Мы не просто выполняем работу, мы сами растем от концерта к концерту.
      – Казанская публика «выросла» за эти два года, как вы ощущаете?
      – Вы знаете, она была, ее не нужно было выращивать. Та публика, которая была воспитана Рахлиным, она осталась, она никуда не делась. Та публика, ценители музыки, которые составляют основу, она «константна». Просто мы ее разбудили, пусть это звучит нескромно. Мы напомнили людям, что есть Концертный зал, есть Государственный симфонический оркестр Республики Татарстан. Но мне очень приятно, что мы существенно расширили аудиторию. Все исполнители, приезжие отмечают, что в Казани невероятно большое количество молодежи на концертах классической музыки. Публика растет, как и оркестр. Мы не начинали с нуля. Конечно, мы оживили процесс.
      – Есть ли в Казани какая-то особенность аудитории по сравнению с московской или питерской?
      – Думаю, что принципиально публика везде одинакова – в Москве, Питере, Вене или Казани. Она везде одинаково реагирует на эмоциональную бурю, которую вызывает музыка. Либо, если этой бури не происходит, то она также не реагирует. В Австрии, как и в Казани, люди встают и аплодируют, если тронуты исполнением. В Питере практически никогда зал не встает. В Питере люди более сдержанные. Для того чтобы добиться горячего приема, нужны фантастические усилия. В Москве тоже очень редко можно заставить зал встать. Но на последнем нашем концерте в Москве, почти год назад, мне удалось все-таки поднять зал. Все зависит от того, кто за пультом, что за оркестр, насколько это честно.
      – То есть мерило профессионализма – искренность.
      – Обязательно. Без этого ты ничего не добьешься.
      – Касаясь технологии работы дирижера, у меня такое впечатление, глядя на вас, что дирижер в какой-то степени шаман. Он впадает в шаманский транс и в этом трансе управляет оркестром, составляя с оркестром одно целое. Оркестр для вас это «родное существо» или некий дух, который нужно укротить, подчинить? Без мистики дирижеру не обойтись. Музыка ведь сверхинтуитивна. Она действует и на подсознание, и на сверхсознание.
      – Оркестр бывает разным. Он может и «сожрать» дирижера, буквально «сожрать». Почему я привел пример аристократизма Тимерканова? Он с помощью любви мог добиться невероятного эмоционального эффекта. Мне раньше, лет 15 назад, казалось, что внешние эффекты действуют на публику, ее завораживают. Мне казалось, что чем эмоциональнее ты будешь на сцене, тем глубже ты впадаешь в этот транс вместе с залом. Потом у меня был случай, когда я реально чуть не улетел в другое пространство. Это было больше пяти лет назад. На одном из фестивалей в Петербурге дирижировал концерт для виолончели Дворжака. И там, в конце появляется такое «золото», яркие краски, сила. Весь концерт я шел к этому окончанию. И в этот момент все думал, вот сейчас, вот это приближается – я чуть не потерял сознание. Эта грань – ее нельзя переходить, ее нужно чувствовать. С одной стороны, ты полностью погружаешься в музыку, с другой – должен быть отстранен, должен быть «сверху», как бы наблюдаешь за собой со стороны. Должна быть способность посмотреть на себя со стороны, когда ты находишься на пике ощущения.
      – То есть вы научились себя «заземлять»?
      – Нужно уметь не давать волю своим чувствам.
      – Кто знает, может, если бы вы улетели в иное измерение, вы поднялись бы на следующую ступень? Может, стоит преодолеть этот страх «иного измерения»?
      – Для меня здесь примером является Мравинский. Он пятьдесят лет руководил оркестром Ленинградской филармонии. Это был мировой брэнд. И с годами у него за пультом было все меньше и меньше движений. А сила, с которой оркестр «отдавался», только возрастала. Оркестр и он стали единым организмом. Я был поражен, наблюдая его – оркестр играл с поразительной отдачей, в то время как дирижер практически внешне ничего не делал. То есть для меня стало открытием, когда ты дирижируешь уже не жестами, а своим духом извлекаешь то или иное сочетание звуков.
      – У вас есть ощущение, что наш оркестр движется к этому состоянию «духовного дирижирования»?
      – Бесспорно.
 

Беседовал Рашит АХМЕТОВ.
(Продолжение следует.)


Комментарии (0)