Рощектаев

     Сидит, весь припадая опущенным плечиком к стулу. С упавшею прядью сидит, его голова, чуть склоненная на бок, доверчиво удивляется черными бусинками глаз. Вот и встретились снова. Мне раньше казался он дивным гусаром, ему двадцать пять тогда минуло, помню. Сейчас постарел, волосы с проседью, хотя густоты не теряют. Я помню, читал мне когда-то мораль, что, мол, не так все живу, как-то весело очень. Я смеялась тогда, что он там понимает? Спросил вдруг: «Что дальше я думаю делать, когда постарею?» – «Да вот, мемуары писать собираюсь. А что? – отвечаю. – Ну вот и пишу, все сбывается как-то». 
     А что же мне нравилось в нем? Тайна, пожалуй, и недоступность. Я видела, как страстно желал он ко мне прикоснуться, даже руки свои все кусал от желанья, и как он боялся, что что-то свершится. Мы пили чай на его тихонькой кухне. Он книжки давал мне читать, рассказал, кто такой Толкиен, и я с ним ходила на фестиваль фантастики, что у нас осенью каждый год проводили. Он все показал мне, увлек, я потом каждый год приходила и даже писать стала фантастику под его же влияньем. А еще помню цирк. 
     Он купил нам билеты. Мы, как дети, купили фонарики и светили ими в темном зале, когда свет погасили, казалось, светлячки у нас в руках, а не фонарики даже. Рядом сидели, я знала, как жаждал ко мне прикоснуться. Но грань перейти не сумели…
     Сейчас в монастыре пишет труды, изучил все монастыри он в округе. Пишет и пишет, а любовь, видно, в прошлом – это я или так мне казалось…

Елена ЧЕРНЯЕВА.