Лавришко

     Известному казанскому писателю и возмутителю спокойствия Владимиру Лавришко исполнилось в этом году 70 лет. Родился он в Казани, как он говорит, в подвале рядом с колхозным рынком. Такой «бандитский район». В школе висел на доске почета.  
     «Мы были шпаной, послевоенное поколение, и учителя нас опасались, чтобы мы вели себя тихо, на уроках читали детективы», – говорит Лавришко. «Особо драться не приходилось, так иногда. Я считаю, вообще-то в школе был придурком», – сентиментально вспоминает он. 
     – Как прошло детство?
     – У меня есть стихотворение: «Вспоминаю старый двор, где один сосед был вор, и другой сосед был вор, третий был не вор, бандит, говорили, что сидит. У нас во дворе был порядок, потому что жил «вор в законе». По «закону», там, где живет «вор в законе», должен быть идеальный порядок. Везде воровство, драки, после войны творилось невозможное – у нас порядок. Звали его Нерыдай. Кличка. Мужчина солидный, за тридцать. Приходил, помню, участковый, мы стоим, мелюзга, так он с каждым здоровается за руку. Спрашивал – какие жалобы, жалоб не было. Был закон – там, где живет вор в законе, не воруют. У нас белье повесят хозяйки – может неделю висеть, пока само не упадет. Никто ничего не брал. Но все эти воры погибли, никого не осталось. После 7-го класса перешел в 1-ю школу, железнодорожную, на Булаке. Через два года пошел работать на «Теплоконтроль» и закончил уже ШРМ, школу рабочей молодежи, вечернюю. Мама у меня была санитарным врачом санэпидемстанции в Молотовском районе Казани, потом он стал Бауманским. Отца я не помню. Отчим работал в испытательной авиации на 22-м заводе. Денег в семье было достаточно. У меня были еще две сводные сестры. Отчима, кстати, после демобилизации направили председателем колхоза. Он меня не усыновил, но относился ко мне хорошо, ни в чем я нужды не испытывал.
     – Как дальше сложилась судьба?
     – Решил потом поступать в военное училище. Год проучился в Саратовском артиллерийском училище. Обычное ракетное училище. Учился хорошо. Но понял, что дело не мое. Ушел в конце мая, документов, паспорта, военного билета не было, приехал в Казань в х/б второго срока носки. Тогда служили три года. Военком, который направлял меня в училище, сказал: ты меня подвел, загоню за Можай. Я пошел поступать в медицинский институт, там была военная кафедра и можно было призыва избежать. 
     – Мама устроила в мединститут?
     – Нет, тогда такого не было. Мать у меня тоже была из интеллигентов, выросших в подвалах, поступила в мединститут в войну, тогда без экзаменов принимали. Мать у меня русская, у нее девичья фамилия Лысова, отец – украинец, в паспорте я записался русским. Бабка была прачкой. Наш дом принадлежал раньше купцу, которому принадлежали почти все баржи на Волге. По-моему, купец Пудовкин. Кинорежиссер Пудовкин вышел из этой фамилии. После революции бабушке предложили из подвала подняться на господский этаж. Бабушка отказалась, она думала, что советская власть не очень долго продержится.
     – Вы просто из «Детей подземелья» происходите.
     – Не только мы так жили. У нас два брата татарина жили просто в подвале без окон, подземном складе. У нас хоть окошки на уровне асфальта были. Я, кстати, на экзаменах при поступлении в военное училище сдал математику устно на «два», стал собираться обратно, капитан в комиссии предложил все-таки письменно писать, я и письменно на «два» написал. Но тогда, в военные годы рождения, был страшный недобор. Меня генерал из училища на мандатной комиссии спросил: хочешь быть офицером? Я сказал – хочу. Наплел ему, что у меня дедушка воевал еще в Русско-японскую войну. Генерал сказал: мы тебя возьмем кандидатом в курсанты. Я вышел гордый, говорю ребятам, у меня две двойки, но в виде исключения в училище зачислили. Один парень мне говорит, подумаешь, у меня две двойки и кол, и то взяли. Вот такое дело. Но мне очень помогла в жизни армейская дисциплина. Выработалась привычка к труду. Значит, пришел в мединститут, только курсантская книжка. Говорю, купался на лодке, все документы утонули. Поверили, приняли документы. Я сел за учебники. С утра до ночи сидел над книгами в это лето. Сдал на 4 пятерки, и у меня было два года стажа, тогда это учитывалось. Поступил на лечебный факультет в 1963 году.
     – В институте как учились? В комсомоле работали? 
     – Окончил Казанский мединститут с красным дипломом. Диссидентом, конечно, не был. Но фактически выгнали меня из училища за Солженицына. За хорошую учебу в училище меня на каникулы на десять дней отправили в Казань, как раз в «Новом мире» вышел «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Мама читать любила и дала мне журнал. Я взял в училище и положил в тумбочку. Устроили шмон и изъяли журнал, меня к замполиту вызвали. Он говорит: «Это антисоветская литература». Я говорю: «Это же в советском журнале напечатано». 
     – А вам тогда Солженицын нравился?
     – Прочитал с удовольствием, это что-то новое было, интересное. Тогда был Карибский кризис. Нас выстроили на плацу, и мы все хором заявили, что пойдем воевать, готовы воевать добровольцами. Я Кубу уважал, но то, что за меня все решают, мне не понравилось. Ночевали четыре ночи с автоматами под подушкой, мне непонятно было, зачем с автоматами, где Куба и где наши автоматы. Я человек все же не военный, люблю простор. Волю люблю.
     – В школе литературой интересовались?
     – Конечно. Я даже писал сочинения в стихах. Помню, было сочинение на тему героя времени, мне нравился «Финансист» Драйзера, и я написал: «Сегодня мне нравится тот, чья жизнь не заглохший пруд, имя его вот – Фрэнк Олджермен Каупервуд». Мне учителя объяснили, что этот герой не годится в герои. Написал потом по «Судьбе человека», тоже в стихах. Поэт у меня тогда любимый был Есенин. 
     – Стихи девушкам писали, влюбчивый были поэт?
     – В вечерней школе у меня была любовь. Она хотела, чтобы у нее был муж-офицер, и я пошел в военное училище. 
     – Кем работала, имя не помните?
     – Ничего не помню. Все.
     – Как, забыли первую любовь? Здорово она вас потрепала. 
     – Конечно, любовь была запоминающаяся, как у всех. Только из-за ее каприза пошел в военкомат. Хотел я в Ленинград. Военно-морская академия связи имени Фрунзе, но сказали на медкомиссии, что нужно гланды удалять. Я отказался, тогда направили меня в сухопутное училище. Куда-то хотел уехать. Поехал в Саратов.
     – Как в институте, нравилась медицина?
     – Я попал в иную среду. Это уже был не базар-вокзал, другая культура. Меня сразу завербовали в КВН. Я им говорил, что никакой особой веселости во мне нет. Но стало легендой мое сочинение приемное, вся комиссия хохотала. Я дурак дураком, наелся перед сочинением немытой вишни, и сидеть писать было невмоготу. Поэтому писал кратко, рублеными фразами с восклицательными знаками, по теме «Коммунизм – это молодость мира». Я сразу начал катать на чистовую. Вместо запятых ставил восклицательные знаки, считал – это не повредит. Получалось: «Коммунизм! Это молодость мира! И его создавать! Молодым!» и т.д. Все ржали и падали, когда читали. Но не придерешься. Ошибок не было, и тема раскрыта, попробуй не поставь «отлично». Затащили меня в КВН, тогда там был Саша Гришин. Там в основном были умные культурные евреи. Я им завидовал, они прекрасно играли на всех музыкальных инструментах. Завидую до сих пор. Совершенно талантливые были ребята. К сожалению, Саша Гришин ушел из жизни уже. Лева Шер, мы с ним написали первый в Казани мюзикл. Очень талантливый, он окончил консерваторию. Его в свое время Алла Пугачева приглашала в свой оркестр. Интересный человек. Начали играть в КВН с университетом, финансовым. Мы у них выиграли, но на КАИ споткнулись. В КАИ тогда был СТЭМ. Мюзикл назывался «Первый блин комом», а наш театр – ВТЭК. Мы блистали студенческим юмором, народ ломился со всей Казани. Стали продавать билеты, за это дали по шее комсомольским вождям института. Саша Гришин был гениальный администратор. Стали мы играть. Заканчивал отлично институт, а в Чили было землетрясение. Вызвали к секретарю парткома и направляют меня туда в Красный Крест, это 70-й год был. Сказали, пересадка в Париже. Все инстанции я прошел. Меня везде утвердили, чисто формально, нужно было в обком пойти. Жена у меня – умная женщина, спасала меня не однажды. У нее дед был настоящий мулла, отец читал Коран на арабском. Он в 40 лет поступил в университет на физфак. Его отовсюду вышибали, так как он был сын муллы. В КАИ его вышибли с пятого курса, поступил в лесотехнический институт, думал в марийских лесах спрятаться. Но и там нашли, вышибли. Окончил он курсы бухгалтеров и работал ревизором в спирттресте. Вы представляете, какое это было золотое дно. Но он был, как я его называл, человеком патологической честности. Ревизии проводил честно. Единственным человеком, которого отправили на войну из аппарата спирттреста, был он. Но, видимо, Бог все-таки есть. За всю войну у него не было ни одной царапины. Он рассказывал, например, едут в полуторке, сосед вдруг говорит: «Саша (его Шайхи звали), дай пересяду, на твоем месте курить удобнее», они пересаживаются, вдруг обстрел, снаряды, и осколком соседу голову сносит. Сам попросился, только поменялись. Дожил он до 94 лет. Когда тут у нас милиционеры муллами стали, он только улыбался. 
     – Ну вот, дошла ваша проверка до обкома?
     – У нас уже дочка была, жена говорит, если в Чили поедешь, то обратно в семью не возвращайся. Всю ночь сидел, курил, на рассвете думаю, на черта мне Париж, Чили – жена, семья важнее. Не пошел в обком, накрылся Красный Крест. Самое интересное, узнаю через месяц – тогда о катастрофах самолетов мало сообщали. Но это международный рейс, связанный с Красным Крестом. В «Известиях» появилось две строчки, что тот Антей, на котором я должен был лететь, он грузился в Казани на фармзаводе, взорвался над океаном. 
     – Да, спасла вас жена. А как вы поженились?
     – Учились вместе, в одной группе. Работала она потом невропатологом. Как говорил Пепелянский – лучший невропатолог Казани. Пепелянский, кстати, давно в США уехал. Любовь у нас вспыхнула на первом курсе, а поженились мы на втором. Живем 50 лет.
     – Чем она вас взяла?
     – И умом, и красотой, замечательная женщина. Терпит меня. Распределился я в Челны в 1970 году квартиру зарабатывать. Мы с женой брали академический, потому что дочка родилась. Жили мы сначала у ее родителей в одной комнате без удобств на улице Пушкина, семь человек. В Челнах работал три года. В Казани начал работать на Казанской киностудии редактором. Тогда можно было из Челнов поменять квартиру на Ленинград, Киев, ближнее Подмосковье, Тбилиси. Вся страна строила КамАЗ. В Казань трудно было поменять.  
     – А вы бы через Киев поменялись?
     – В 1973 году мне сказали: ты отдашь квартиру под корпункт студии кинохроники в Челнах, а мы тебе здесь дадим двухкомнатную на Гагарина. Обыкновенная хрущевка, ближе к 7-му заводу. Помню, в институте послали нас на картошку в татарскую деревню. Стали к ней местные парни приставать. Я всем сказал – это моя жена. Так оно и получилось. На киностудии главным редактором был Роберт Копосов. Человек порядочный и умный. Я редактировал фильмы. Сделал и свои фильмы. Я студентом еще подрабатывал в «Комсомольце Татарии», а он был там ответсекретарем. Мне тогда Женя Ухов предложил быть собкором «Комсомольца Татарии» в Челнах. Копосов попросил написать сценарий документального фильма о КамАЗе. Я, чтобы отвязаться, написал, на киностудии на мою беду сделали фильм, он первую премию где-то взял. Зарплата редактора была около 600 рублей в месяц. Работал там три года. Потом вернулся в медицину, в наркологию, алкоголиков лечить. На киностудии платили потиражные только сценаристам. Бывало, идешь, а из почтового ящика перевод рублей на триста-четыреста опять. Камазовские фильмы крутили по всей стране. Жена расстраивалась, когда я опять в медицину пошел.
     – Пошли в наркологи, а сами любили выпить?
     – До института прикладывался. Потом пил мало. Несколько лет работал наркологом.
     – Интересная там была работа? Взятки не брали?
     – Воспитан я тестем, зачем мне это нужно. Я признаю только заработанные деньги. И сейчас считаю, что деньги в стране нужно народу вернуть. И в СССР социализма не было, Брежнев все развалил, и сейчас дерьмо. Человек должен получать за труд и больше никак. Вор должен сидеть в тюрьме и больше никак. Вакханалию взяток у нас, я считаю, западные спецслужбы инициировали. Я считаю, в России нужно водрузить красное знамя труда. 

Беседовал Рашит АХМЕТОВ.
(Продолжение следует.)