Антигона
7 октября в Доме актера состоялась премьера нового спектакля казанского камерного театра «Акт» «Антигона» по пьесам Б. Брехта и Ж. Ануя (то есть такая вольная смесь, они базируются на трагедии Софокла)), представленная основателями театра, театральными подвижниками, режиссерами Ангелиной Миграновой и Родионом Сабировым, которые к тому же и супруги. Это спектакль режиссерской семьи, они ставили «Лысую певицу» Э. Ионеско, «В ожидании Годо» Беккета на малой сцене театра им. Камала (спектакль получился неплохим, это манифест «театра абсурда», пьеса признана «самым влиятельным англоязычным драматургическим произведением XX века»), спектакль «Однажды мы все будем счастливы» по пьесе Екатерины Васильевой, получивший несколько премий, и вот теперь «Антигона», в которой Брехт и Ануй сталкивают законы морали и законы государства. Пьеса Ануя написана в 1944 году, и она выражала дух Движения сопротивления оккупации нацистов во Франции. Брехт написал пьесу «Антигона-модель» в 1948 году, после войны, когда он был потрясен тем обстоятельством – многие немцы считали, что Гитлер виноват лишь в том, что проиграл войну. В спектакле 18 зрителей, и они сталкиваются с актерами лицом к лицу. Я бы для создания атмосферы предельной камерности еще и переодевал зрителей в греческие туники – пусть почувствуют себя древними греками, скинув мещанские шмотки.
Молодые режиссеры тяготеют к эксперименту, театральному авангарду, к «эпическому театру», к предельному лаконизму и символизму, они явно недовольны той коммерческой атмосферой, которая захватила казанские государственные театры. Брехт, как известно, учился и на медицинском факультете, и на философском, поэтому придерживается принципа предельной, «медицинской», хирургической обнаженности и искренности (как Чехов и Булгаков), в то же время предельной «религиозной» притчевости, стремления к религиозной духовной концентрации происходящего в каждое мгновение спектакля. Как говорили греки – размышление о собственной смерти делает человека философом. Все мы живем недолго, предаемся иллюзиям, миражам и в чем смысл жизни человека – подчиняться законам морали, божественным законам или законам смертного государства? Государство вторично относительно духовной жизни, это «картонка», но требует себе первичности, воображая, что оно вечно. Какая жизнь человека настоящая, объективная – духовная или материальная? Парадокс в том, что даже церковь государство утилитарно использует в свих целях, цинично командуя ей и «покупая» ее благосклонность.
Культ личности, культ обожествления вождя, когда личность становится на место Бога, является уже чистым сатанизмом с точки зрения любой религии. Конечно, романтики Ангелина Мигранова и Родион Сабиров действуют по принципу битников 60-х: «Мысли глобально, действуй локально». От попытки искренне найти ответы в реальной жизни, от инстинктивного отторжения лжи, тем более казенной, они тяготеют к жанру трагедии, которая, как известно, является «королевой» театра (у нас, к сожалению, «королевой» театра стала комедия). Только когда спектакль ставит вопрос о жизни и смерти, о смысле жизни и смысле смерти, он превращается в театр, а не в дешевое зрелище (вспомним шаблонный имперский девиз «Хлеба и зрелищ»).
Два родных брата, Этиокл (Максим Волков) и Полиник (Владислав Львов) отчаянно борются за власть в Фивах. Полиник привлекает «иностранную помощь», опираясь на нее, пытается свергнуть Этиокла. Сразу вспоминается недавний марш мира и плакаты «национал-предатели» со стороны сторонников присоединения Новороссии к России. Братья на сцене в начале крепко «братски» обнимаются, затем в котле с водой со сладострастием долго ловят сладкий плод власти, сочно им закусывая и аппетитно хрустя. Затем, извиваясь по полу, как змеи, изнемогают в борьбе за трон, на них в изобилии летят сверху «гильзы», и гибнут в конвульсиях. Их смерть и вообще смерть в спектакле режиссеры решили просто, они расшнуровывают со страстью заношенные армейские ботинки и аккуратно ставят на пол перед зрителями, картинно уходя босыми ногами со сцены. Из подвешенных сверху мешков периодически сыплется песок на ботинки, символизируя погребение очередного погибшего. Мне кажется, нужно было бы использовать в качестве символа смерти для каждого персонажа древнегреческие светильники на масле с живым огнем, которые гасил бы падающий песок. Ботинки для символа времени, вечности, смерти (тем более древних греков) не очень подходят, эстетика ботинок слишком хипстерская, сиюминутная. Для мужчин они еще более оправданы, но для Антигоны и Исмены они эстетически не совсем приемлемы, возникает несколько пародийная ассоциация с израильским женским спецназом.
Просыпающийся тонкой струйкой песок – хороший прием, это есть в принципе метафора быстротечного времени. Сцена периодически и мистически поглощается белым дымом. Прекрасно подобрано музыкальное сопровождение спектакля, выполненное Ангелиной Миграновой, которая продемонстрировала хороший вкус (кстати, звуковое сопровождение в театре всегда было на высоте). После гибели братьев на сцене появляется, по-паучьи на четырех конечностях буквально «выползает» из дыма полуобнаженная Ангелина Мигранова (это удается ей сделать весьма эротично, можно не сомневаться, в авангардном театре они «выползла» бы голой и успех спектаклю был бы обеспечен, но не решились, испугались). Мигранова, естественно, играет роль Антигоны, а влюбленного в Антигону сына царя Креона юного Гемона играет, естественно, Родион Сабиров. Это, кстати, проблема спектакля, когда режиссеры играют главные роли и не видят себя со стороны, подчиняют себе все актерское пространство. Родион Сабиров играет хорошо, талантливо, ему свою любовь не нужно играть, он явно обожает жену-«чайку», так сияют его глаза при взгляде на нее. Здесь жизнь накладывается на ткань спектакля сочными кусками. Для Ангелины, кажется, театр на первом месте, а любимый муж на втором, она фанатка театра. Но именно их любовь создает феномен театра «Акт», их любовь на сцене словно раскрывающийся трепетный цветок и даже гораздо интереснее, чем трагическая фабула спектакля. «Акт», по-моему, не слишком удачное название для их театра, лучше бы назвали «Любовь». Мы на сцене словно ощущаем физически платоновскую теорию о двух любящих половинках.
Появляется брутальный Креон в кожаном пиджаке, отчего-то внешне похожий на главного режиссера качаловского театра А. Славутского. Он запрещает погребение Полиника под страхом смерти, но Антигона хоронит брата. Казнить ее, свою племянницу, Креон не хочет, он собирается закрыть глаза на ее поступок и настойчиво советует стать женой любящего ее своего сына Гемона, говоря, что жизнь – единственное бесценное сокровище. Но для Антигоны главное – честь, она отказывается от предложения Креона: «Какие жалкие поступки придется мне совершать изо дня в день, скажите, кому мне нужно будет лгать, кому улыбаться, кому продавать себя?». Креон велит замуровать ее, и она «снимает ботинки», что символизирует ее самоубийство, затем также в знак «солидарности» кончает жизнь самоубийством сестра Антигоны Исмена, которая вначале призывала Антигону к «здравомыслию» (с ее именем казус, когда Антигона-Ангелина впервые называет ее, слышится «Измена»).
После самоубийства любимой Антигоны кончает жизнь, бросившись на меч, и сын Креона Гемон, торжественно «снимая ботинки». Песка уже много насыпалось, ведер шесть. В спектакле этого нет, он идет полтора часа без перерыва, чувствуется, какие-то куски изъяты, все ужато, и в целом драматургия страдает – у Софокла в «Антигоне» жена Креона тоже кончает жизнь самоубийством. И теперь одинокий «раздавленный» царь Креон сидит, трагически обхватив лысую голову и остервенело бросая с бульканьем в котел с водой, из которого до этого аппетитно грыз плод сладкой власти, свое «кольцо всевластия». Он признает, что государственные законы подчинены моральным. Государство ничего не может сделать со смертью. Невольно вспоминается чешский студент Ян Палах, который провел самосожжение в Праге в знак протеста против оккупации Чехословакии советскими войсками в 1968 году. Но, с другой стороны, ситуация явно языческая, христианство и ислам запрещают самоубийство.
Государство, личность, свобода выбора, смерть. Высвечивается выпукло и проблема террористов, например, шахиды-камикадзе, убивая себя, убивают и невинных, дискредитируя свою идею безнравственностью убийства невинных, это скорее джихад наоборот, вывернутый наизнанку, в конце концов он направлен против собственной идеи террористов, это антибожественный поступок. В буддизме монахи применяют самосожжение, в индуизме голодовки, когда каждый лично решает жить или умереть ради своей идеи. Практиковали голодовки и диссиденты в СССР, например, А. Марченко умер в Чистополе. Идея становилась привлекательной из-за своей несомненной личной жертвенности. Нарушение религиозной заповеди «не убий», убийство невиновных террористами вызывает естественный нравственный протест.
Зрители расходятся задумчивые. У Брехта огромную роль играет текст. Еще более интересен текст Софокла, есть мощная энергия текста Софокла. У Ануя, как сообщила Ангелина, слишком много по-французски красивых фраз, часто банальных. Здесь режиссеры текст минимизировали и спектакль сделали в основном построенном на символах, на метафорах. Это и плюс, и минус. Плюс в том, что символ более многогранен, более глубок, чем слово, более воздействует на сознание и подсознание. Но дело в том, что он должен быть абсолютно точен, чеканным, иначе теряется художественный смысл, теряется правда. К сожалению, символы в спектакле «размыты», они не совсем точны, не додуманы, они не «попадают», они более механистичны, чем поэтичны, это делает спектакль «аморфным», рыхлым. Все сводится к игре актеров, потом что режиссеры по специальности актеры, но игра актеров часто шероховата, впрочем, спектакль – живой организм, он еще будет «расти». Режиссер должен вести трагедию к катарсису. Но здесь частные эпизоды, увлечение нагромождением метафор, стилистическая двухпьесовость разрывают спектакль на куски и кусочки, фрагменты, общая линия теряется, это характерно для «женской» режиссуры, есть увлечение внешней «красивостью» и «мозаичностью».
Хорошо, негромко, без фальши и напряжения сыграл Страж (Антон Шишкин). Неожиданно заблистал явно незаурядный актер Родион Сабиров. Его все-таки Ангелина «задавливает», ему нужно лишь раскрыться, тонкий и интуитивный, честный актер, с живым звуком внутри. Сама Ангелина Мигранова словно «железная леди» театра, ее не сломать, она со своей несгибаемой волей явный лидер, нацеленный на правду, и это атрибут успеха режиссера. Она «впитывает» в себя все достижения, быстро набирается опыта. Поставят ли они Шекспира? В свое время Юрий Любимов потряс Москву «Добрым человеком из Сезуана» Брехта, и появилась Таганка.
Пожелаем молодым режиссерам смелости, дерзания, отсутствия страха и расчета, тогда они все перемелют, даже казанские гранитные глыбы равнодушия.
Рашит АХМЕТОВ.